Человек, который смеется. Виктор Мари Гюго

оставалось жить лишь несколько минут.

      Один только доктор не преклонил колен. Снежинки падали, усеивая его фигуру белыми, похожими на слезы, звездочками и выделяя ее на черном фоне ночи. Это была говорящая статуя мрака.

      Он перекрестился и возвысил голос, меж тем как палуба у него под ногами начала еле заметно вздрагивать, предвещая окончательное погружение судна в воду. Он произнес:

      – Pater noster, qui es in coelis[56].

      Провансалец повторил по-французски:

      – Notre Père qui êtes aux cieux.

      Ирландка повторила на своем языке, понятном уроженке Бискайи:

      – Ar nathair ata ar neamh.

      Доктор продолжал:

      – Sanctificetur nomen Tuum[57].

      – Que votre пот soit sanctifié, — перевел провансалец.

      – Naomhthar hainm, – сказала ирландка.

      – Adveniat regnum Tuum[58], – продолжал доктор.

      – Que votre règne arrive, – повторил провансалец.

      – Tigeadh do rioghachd, – подхватила ирландка. Они стояли на коленях, и вода доходила им до плеч.

      Доктор продолжал:

      – Fiat voluntas Tua[59].

      – Que votre volonté soit faite, – пролепетал провансалец.

      У обеих женщин вырвался вопль:

      – Deuntar do thoil ar an Hhalámb!

      – Sicut in coelo et in terra[60], – произнес доктор.

      Никто не отозвался.

      Он посмотрел вниз. Все головы были под водой. Ни один человек не встал. Так, коленопреклоненные, они дали воде поглотить себя.

      Доктор взял в правую руку флягу, стоявшую на крыше каюты, и поднял ее над головой.

      Судно шло ко дну.

      Погружаясь в воду, доктор шепотом договаривал последние слова молитвы.

      С минуту над водой виднелась еще его грудь, потом только голова, наконец лишь рука, державшая флягу, как будто он показывал ее бесконечности.

      Но вот исчезла и рука. Поверхность моря стала гладкой, как у оливкового масла, налитого в бочку. Все падал и падал снег.

      Какой-то предмет вынырнул из пучины и во мраке поплыл по волнам. Это была засмоленная фляга, державшаяся на воде благодаря плотной ивовой плетенке.

      Книга третья

      Ребенок во мраке

      I

      Чесс-Хилл

      На суше буря свирепствовала не меньше, чем на море.

      Та же дикая ярость окружала и покинутого ребенка. Слабым и неискушенным приходится самим изыскивать способы борьбы с бешеным разгулом слепой стихии; мрак не делает различий; природа вовсе не так милосердна, как принято думать.

      Правда, на берегу почти не чувствовалось ветра: в холоде была какая-то странная неподвижность. Града не было. Но шел невероятно густой снег.

      Град бьет, колотит, ранит, оглушает, разрушает, но снежные хлопья хуже града. Мягкие неумолимые снежинки делают свое дело втихомолку. Если до них дотронуться – они тают. Их чистота – то же, что искренность лицемера. Ложась слой за слоем, снежинки вырастают в лавину; нагромождая обман на обман, лицемер доходит до преступления.

      Ребенок продолжал идти вперед в сплошном тумане. Туман на первый взгляд

56

Отче наш, иже еси на небесех (лат.).

57

Да святится имя Твое (лат.).

58

Да приидет царствие Твое (лат.).

59

Да будет воля Твоя (лат.).

60

Яко на небеси и на земли (лат.).