Человек, который смеется. Виктор Мари Гюго

передала перо ирландке – та по неграмотности поставила крест.

      Доктор рядом с крестом приписал: Барбара Фермой, с острова Тиррифа, что в Эбудах.

      Потом он протянул перо главарю шайки.

      Тот подписался: Гаиздорра, капталь.

      Генуэзец вывел под этим свое имя: Джанджирате.

      Уроженец Лангедока подписался: Жак Катурз, по прозванию Нарбоннец.

      Провансалец подписался: Люк Пьер Капгаруп, из Магонской каторжной тюрьмы.

      Под этими подписями доктор сделал примечание: «Экипаж урки состоял из трех человек, судовладельца унесло в море, двое подписались ниже».

      Оба матроса проставили под этим свои имена. Уроженец Северной Бискайи подписался: Гальдеазун. Уроженец Южной Бискайи подписался: Аве-Мария, вор.

      Покончив с этим, доктор крикнул:

      – Капгаруп!

      – Есть! – отозвался провансалец.

      – Фляга Хардкванона у тебя?

      – У меня.

      – Дай-ка ее мне.

      Капгаруп выпил последний глоток водки и протянул флягу доктору.

      Вода в трюме прибывала с каждой минутой. Судно погружалось в море.

      Плоская, постепенно возраставшая волна медленно затопляла скошенную по краям палубу.

      Все сбились в кучу.

      Доктор просушил на пламени факела еще влажные подписи, свернул пергамент, чтобы он мог пройти в горлышко фляги, и всунул его внутрь. Потом потребовал:

      – Пробку!

      – Не знаю, где она, – ответил Капгаруп.

      – Вот обрывок гинь-лопаря, – предложил Жак Катурз.

      Доктор заткнул флягу кусочком несмоленого троса и приказал:

      – Смолы!

      Гальдеазун пошел на нос, погасил пеньковым тушилом догоревшую в гранате паклю, снял самодельный фонарь с форштевня и принес доктору; граната была до половины наполнена кипящей смолой.

      Доктор погрузил горлышко фляги в смолу, затем вынул его оттуда. Теперь фляга, заключавшая в себе подписанный всеми пергамент, была закупорена и засмолена.

      – Готово, – сказал доктор.

      В ответ из уст всех присутствующих вырвался невнятный разноязыкий лепет, походивший на мрачный гул катакомб:

      – Да будет так!

      – Меа culpa![51]

      – Asi sea![52]

      – Aro rai![53]

      – Amen![54]

      Восклицания потонули во мраке, подобно угрюмым голосам строителей Вавилонской башни, испуганных безмолвием неба, отказывавшегося внимать им.

      Доктор повернулся спиною к своим товарищам по преступлению и несчастью и сделал несколько шагов к борту. Подойдя к нему вплотную, он устремил взор в беспредельную даль и с чувством произнес:

      – Bist du bei mir?[55]

      Вероятно, он обращался к какому-то призраку.

      Судно оседало все ниже и ниже.

      Позади доктора все стояли погруженные в свои думы. Молитва – неодолимая сила. Они не просто склонились в молитве, они словно сломились под ее

51

Грешен! (лат.)

52

Да будет так! (исп.)

53

В добрый час! (баск.)

54

Аминь! (лат.)

55

Со мной ли ты? (нем.)