Оэльфийский свет. Терний поцелуй. Александр Сменович

и новым.

      Дровяные муки

      Вижу, человеки, измеряют горе,

      Это значит волны разгоняют море.

      Жалкие надежды рушатся безбожно,

      Это значит громы глушат осторожно.

      Вот и расставанье – одиночеств вечность,

      Это у секиры молнии заплечность.

      Милы-бесподобны образы-сравненья,

      Матушки-природы тайны-уравненья.

      Вот и дождик плачет, и гроза слезится,

      Водопадик скачет, да лавина мчится.

      Во-одушевленье мертвого живого,

      Будто-то для чего-то, странного, иного.

      Не хватает силы, обмануть, не милый,

      Будешь и дымящий, будешь и сивиллый.

      Не хватает мести разлюбиться вместе,

      Будешь извергаться на каленом  месте.

      Онемели страсти, омертвели руки,

      Это буратинисто, дровяные муки.

      Неопродолженье  -вечного гаданья

      чело положенья в позе  -поведанья

      ис проникновений кожного железа,

      и не бес толково и не бес полеза.

      Отпускают с воды миро подношенья,

      Это значит дождик прекратил сношенья.

      Отмирает слезность капель на щеке,

      Это значит льдинка тает на реке.

      И снежинка просит, прекрати, забудь, —

      Это значит было? Человеком будь.

      Лестница

      А счастья нет… задумаешься тут,

      Великих истин истинный статут,

      Хоть обухом хоть горлом, – всё зазря,

      Домашний цензор – лист календаря,

      «И опыт – сын…» и парадоксы квеста

      Заумного, а жизнь всё как невеста.

      Сезонится, блазнится, покоряет,

      Ну, а потом старухой укоряет,

      Травинкой жухлой, стылою капелью,

      Сродни кухонному капусто-пустомелью,

      Привычится… привычица! вот, слово,

      Дней испохоженных бесплатная обнова,

      Ступенька вниз, а есть наверх, простите,

      Её вы мною шагом угостите,

      Я на пути, я не присел устало,

      Я знаю Илию, не лестниц мало,

      Возьмите Дух, он непокоен… к счастью!

      Его, земное, придано ненастью,

      Но душенька-душа, ты мной свободна,

      Коряжки рук я прячу благородно

      И лишь тебя послушаю-привечу,

      Не вечерей, конечно, а под вечер,

      Сложу из истин малых домик-чашу,

      И пригублю ничью-то откровенность, нашу.

      Твоей любви

      Мы жили чувствами когда-то, безрассудно,

      Живыми были кожицей в просвет,

      Бутылочно, стаканисто, посудно

      И  было сорок бед один ответ.

      В глаза глядели донные подолгу,

      А те нам открывали целый мир,

      Теперь мы по расчету и по долгу

      Закатываем их, платя за пир.

      Мальчишкой золотой песок лопаткой

      Сгребал в песочнице, как будто бы игра,

      Теперь дорогостоящей манаткой

      Просчитываем жизнь, – опять икра.

      И чувствами былыми не робея,

      Желаньями старуху