Оэльфийский свет. Терний поцелуй. Александр Сменович

от тока бурлящей крови.

      Этот берег крушений, – хлебать упокоя,

      Или лучше на буре проспать миражи,

      Или твари по паре заветом у Ноя

      Расплодили родов вековых стеллажи.

      Какое ещё не взрастишь выделенье

      Ума ли, души, погребенные тлеть,

      И чувств, маринованных ранок соленья,

      Разложишь на жизнь в календарную клеть.

      Ты вторишь, ты ищешь, ты тычешься носом,

      Ох, браво, ковид, ты и запах стащил,

      Новины проблем стихотворены росам,

      А быль шелухи ты давно налущил.

      Кольнет ли печаль, – вот корыта старуха,

      Придет ли рыбак, весь в руках золотой,

      И крикнут опять ему в старое ухо, —

      Пошел-ка ты к морю, – бараном не стой.

      Светлый херувим

      Не стоишь ты любви, ты не волненье

      Раскиданных по краю жизни дней,

      Твоё разумное, привычное терпенье

      Сродни изобличенью мертвых пней.

      И нет былой теплолюбивой ласки,

      Измученной нехваткой бытия,

      И вечной полузимней сказки,

      Искрящейся исснежностью витья.

      И хватит… сыр не в мышеловке

      Заранее чреватостью убит,

      Он не собой соблазном слюнным сыт,

      Бессмертностью изжеванной обновки.

      И будет Дух, коварный, непокорный,

      Не требухи набитой сточной власть,

      Измызганнный, пороченный и торный

      Тот путь, который непокоя сласть.

      Не рук опущенных, распятых незаметно,

      Не глаз увитых тернием венца,

      Их воскресит нетленно и неветно

      Желание небесного Отца.

      Но долгим словом, чистым и печальным,

      Возникнет образ, – светлый херувим,

      И чувством, бесподобным и венчальным,

      Предощутишь… покоен и храним.

      Немного мазохизма

      Немного мазохизма… чувствам польза,

      Не всё же им оркестрами играть,

      И расставаний жёсткая кровать

      Грядущих обладаний новых воль за.

      Сожмет ли грудь дешёвая печаль

      Иль дорогая…   время незабвенно,

      Всё прошлого искрошенная даль

      И суета сует и тленом тленно.

      Я твой исток ли, юности апрель,

      Ты снова искушаешь покаяньем,

      Как звон колоколов твоя капель,

      Стучащая оскоминным преданьем.

      Вот волшебство материальных мук

      И возрождения и мертвенного срока,

      Чудовище-стоглаз из тысяч рук

      Является из ангела порока.

      Иль очищается самозабвенный Дух

      Предательством и жертвенностью слова,

      Что, поцелуй… бездействие иного

      Слепит глаза и умертвляет слух.

      Как мёртва, страшна истина… нага

      Её неодебелая наущность,

      В кореньях зла безудержно строга,

      В природе фальши ангельская сущность.

      Гляжу, коснусь…  огнем ли душу жечь,

      Игривой страстью распинать вполсилы,

      Стезя