Записки юриста с окраины. Анатолий Зиновьевич Курбатов

мужика оказался фактически на окраине села, но ехали чуть не час. Собственно, село светилось редкими фонарями внизу, а возле этой одинокой обители, примостившейся на склоне горы, только глухо шумели на ветру смэрэки. Мимо дома вглубь леса шла колея по смерзшемуся снегу. Такое впечатление, что это дорога к небу, усеянному звездами.

      Дом, если считать полуподвальный этаж, трехэтажный, но электричества нет.

      Председатель колхоза с завгаром и водителем грузовой машины остались во дворе, спрятавшись от ветра возле хозяйственной пристройки. Им явно не хотелось идти внутрь дома. Хозяин где-то нащупал керосиновую лампу и повел за собой прокурора и участкового. Жилым был только полуподвальный этаж. Здесь расположены кухня, прихожая, столярная мастерская и две спальни. Два верхних этажа только снаружи кажутся жилыми, фактически – сараи, заваленные стройматериалами и разным хламом. Обычное дело для этих мест. Главное – с улицы казаться богатым газдой[47], внутрь чужие не ходят, разве что на праздники, да вот еще милиция, если случится.

      В прихожей – батарея пустых бутылок из-под водки. На столе две рюмки. Гора окурков в пепельнице. Половина окурков с губной помадой. Остатки пищи. Затхлый тяжелый воздух… И это дело обычное. Мебель на своих местах. Следов борьбы, драки нет…

      «Йой, мара на мою голову!» – Запричитал мужик, зажигая еще одну керосиновую лампу в маленькой спальне, где поместились только кровать и платяной шкаф.

      «Н-да…» – почесал затылок Коротков, отбросив одеяло с тела женщины. Такой смерти ему как-то раньше видеть не доводилось.

      Участковый поспешно выскочил из спальни вслед за мужиком. Засмущался бедняга… При жизни женщина была красавицей. На лице, как-то совсем не подходяще – блаженная улыбка и умиротворенность. Легкая ночная рубашка скомкана на шее. В меру полные и красивые ноги бесстыдно разбросаны и слегка согнуты в коленях. Видимых телесных повреждений нет. «Прямо Мадонна, – думает Коротков, – только ее грешный вариант». Сделав пару фотоснимков (вспышка и аккумулятор на удивление были в рабочем состоянии), прокурор стал составлять протокол осмотра. Еще раньше, когда доставал фотоаппарат, он попросил участкового отобрать объяснение у хозяина дома. Сейчас мужик что-то бухтел Мыколе, каждую минуту поминая свою «мару».

      Коротков прикрыл одеялом тело и продолжил писать по памяти – смотреть при этом на женскую плоть было как-то стыдно, хотя в комнате кроме него никого и не было. В это время из прихожей раздался звук оплеухи и стенания мужика:

      – Йой, Мыколайчику! Биг мэ боже! Не займав я нэи…[48]

      Милиционер настаивал:

      – Кажы, пэс! Килько разив дрымбав бабу?![49]

      Коротков отложил бумаги и вышел в прихожую.

      – Капитан, выйди-ка со мной на улицу. Перекурим.

      – Ты чего от него добиваешься? – Коротков снизу вверх смотрит на милиционера.

      – Так он же, гад, отказывается,

47

Газда (русин.) – зажиточный хозяин.

48

Биг мэ боже! Нэ займав я нэи… (русин.) – Ей-богу! Не трогал я ее…

49

Кажы, пэс! Килько разив дримбав бабу? (русин.) – Говори, пес! Сколько раз трахал бабу?