Будешь ли ты грустить, если Бетельгейзе взорвётся?. Лена Аляскина

хотя, справедливости ради, ему ещё нет двадцати пяти.

      – Да. В смысле, заметила. По-моему, с наступлением осени его хандра только увеличивается, так сказать, в габаритах. Он свою четверть жизни проживает ежегодно. В конце концов, он – это что-то экспериментальное, – хихикнула, намекая на выдуманную систему. – А скоро ещё и Дельгадо приедет, ты слышала? Не знаю, должна ли я быть рада или насторожена… Не представляю, что будет, – только и бросила она вслед, размяв руки, брызнув бликами синевы и теплотою – и, позволив хрусталю вод украсть смех, засмеялась. – Надеюсь, катаклизмов и катастроф не случится и на нас не сойдёт лавина с Маунт Болди. До встречи!

      Хлопнула дверь.

      Заражённые юностью, все исчезли забелевшими в сумраке фигурами, по шороху за гранитом угадывался ровный, полный ход катеров. Мокристое марево мороси едва долетало до её лица, плотное засохшее стекло шло змейками сепии под этим светом; его отчего-то было так мало, развинченного и пустотного, но Уэйн всё равно выхватила собственное бледнеющее отражение на фоне этого – умерщвлённого. Болезнь потихоньку стартовала, начав высасывать из тела силы. Зажигалка с котёнком. Брошенные про запас пакетики улуна и скверной матчи. Тёмная проволока в глазах и зрачки затапливают радужку. Невероятно.

      Просто невероятно. Как быстро бы она не пыталась бежать, она никогда не сможет стать быстрее времени – бесконечной физиопроцедуры, которая сломает окончательно, а у неё останутся только квазизвёздные радиоисточники глаз, чтобы плакать под мерцающей лентой Млечного Пути. И она дала внеочередное внутреннее обещание самой себе купить чёртов билет до ХомерСпит и уехать из дурацкого соцветия гнёзд столбов и светофоров, кривых, вьющихся автострад, уходящих к горизонту вверх, силуэтов горной цепи, высоток и рекламы к серо-зеленистым берегам и тихим волнам. И она подумала: а что дальше? И она царапнула ногтем защитное стекло телефона, когда с третьей попытки удалось пройти орбиту блокировки, судорожным взмахом открыла заметки – напечатала: «список приглашённых на похороны». С полдесятка секунд подумала, затем решила:

      1. Сис.

      И вдруг застыла, не зная, кого вписать дальше. Ребята? Они наверняка будут так злы на неё из-за всех этих месяцев умалчивания, театральной постановки во «всё ок», что на прощение и принятие потребуется немало времени – больше, чем остаётся ей рядом с ними, если, конечно, она для них значит хоть что-то. Ева, Люси, Льюис, Лилит, даже Тео… лучшим вариантом будет попрощаться с каждым из них по отдельности. Однокурсники? Они не настолько близки. Старшие из спорт-центра? Тоже, наверное. Родственники из Вермонта и Аризоны, присылающие им открытки на Пасху? Тем более. Бывшие одноклассники? С трудом можно вспомнить хоть одно имя. Он? Нет, он должен остаться в прошлом, жить настоящим и смотреть в будущее без какой-либо тормозящей оглядки, без боли, перематывающей время вспять, чтобы наступать на собственные следы. Он, другой, другая, миллиарды неудачных, заведомо провальных попыток лжи… Миша?

      Уэйн