Тьма. Евгений Салиас де Турнемир

(в угол за кресло) Катя ворочается лошадью, а Соня кучером. Лошадь ставится в конюшню, и ей задают овса.

      Далее залы ездить с визитами не позволено. В гостиную к маме можно входить только людьми, а лошадьми и вообще зверями можно быть только в зале.

      Долго возятся так девочки. Ваня сел уже давно около няни и тихо шепчет ей:

      – Который час, няня?

      – Третий. На что тебе?

      – Да скоро ли Федя придет!

      Глава 4

      На часах бьет три. За воротами показывается фигура Феди с сумкой. Ваня бросается на лестницу и целуется с братом. Скоро они уже сидят вместе в углу залы и шепчутся.

      – Ведь ты помнишь, – тихо выговаривает Федя: – его хотели все проучить? Ну вот, как он вышел, Тихонов ему в спину сзади и закричал: «волк! волк! Белянина запорол! Кровопийца!» Он обернулся и весь, Ваня, сделался красный, совсем как сукно красное. Глядит на нас, глаза, знаешь, как-то прыгают, а сам не кричит, как всегда, а молчит и на всех глядит. Всех, Ваня, глазами оглядывает, даже как-то страшнее кричанья выходит. Мы притихли. – Кто, говорит, сейчас закричал, что я будто Белянина запорол? Разве вы, мерзавцы, не знаете, что он от горячки умер? не знаете? – Мы молчим. – Кто, говорит, думает, что Белянин умер не от горячки, а от чего-нибудь другого, пусть руку подымет! Ну, кричит, живо, сейчас! – Мы не шелохнемся. – Ага! кричит, ты негодяй, который кричал мне в спину, видишь весь класс со мной согласен, что от горячки.

      – Как же это, Федя?

      – Да ведь никто же руки не поднял. Я было, Ваня, хотел… потому что это правда… Все знают, что Белянин под розгами умер.

      – Ну!

      – Да меня Тихонов держал и все шептал: «если ты, зюзя эдакая, подымешь руку, то я себя сам выдам, что я кричал». Ну, я и боялся. Он ведь не лжет никогда. Он сейчас бы признался.

      – Ну что ж Волк?

      – Ну, походил по классу весь красный и вышел в коридор. А как вышел, так опять уже человек десять и закричали: Пьяница! Кровопийца! Белянина запорол! А Тихонов кричит: Убил! убийца! За это в Сибирь ссылают!

      – Как? Так и закричали?

      – Да. Но Волк уже не воротился. А солдат говорил нам, как мы выходили: «какое, говорит, у Гаврилы Семеныча лицо сделалось, как он в коридоре стоял, а вы кричали! Дергало ему, говорит, лицо, все дергало!»

      – Что вы все шепчетесь, мне не скажете? – говорит няня. – Верно в емназии беда какая?

      Федя с Ваней пересаживаются к ней ближе и тихонько передают ей происшествие.

      – Завтра опять хотят кричать то же, – добавляет Федя.

      – Ну, уж вы-то, детки, не кричите. А то еще попадетесь…

      – Да как же, няня, если все будут… Как не кричать? Ведь это нехорошо, говорит Ваня: – ведь за это всегда подлецом называют, когда кто отстает. Притом он известный злодей!

      – И это правда, няня, – говорит Федя. – Это правда, все знают про эту историю, про Белянина. И его, говорят все, скоро прогонят со службы, потому что до смерти засекать не позволяют. Его непременно прогонят, и скоро. Он кровопийца.

      Няня слушает и качает головой.

      – Уроки