Последняя. Александра Веен

ночь, и столб стоял,

      И бравый Джек ему сказал:

      «Так вовсе не годится!

      А ну, с дороги, самохвал,

      Пока пинка не схлопотал,

      Ишь, встал тут и кичится!»

      А столб по-прежнему стоял,

      И Джеку он не отвечал,

      Как тут не усомниться?

      Джек шаркнул ботом, шапку снял,

      Он поклонился и сказал:

      «О, милая девица!» —

      взревели мужчины на крайней лавке, подхватывая задорную песенку о Джеке, который, будучи во хмелю, принимал многострадальный столб то за девицу, то за «шельмеца-соседа», а то и за самого дьявола.

      При вопле «Стояла ночь, и столб стоял!» Эрсиль испуганно дернулась и начала искать взглядом тихого трезвого Къельта. Он протиснулся сквозь шумливую толпу, сгреб Эрсиль за локоть и потащил ее к узкому проему в дальнем конце зала.

      – На нас двоих одна комната, свободных больше нет, – известил Къельт, поднимаясь по лестнице. – Завтра ярмарочный день, торговцы и ремесленники съехались со всех окрестных деревень.

      – Но… – вспыхнула Эрсиль.

      – Я назвал тебя своей женой, миссис Бжо́брас.

      – Что?! – подавилась Эрсиль.

      – Ваши приличия фальшивые, – скривился Къельт. – Тебе же это важно? Если так, побудешь женой, мне все равно. Я никогда не понимал, зачем вы, смертные, насочиняли бездну глупых правил поведения, а теперь соблюдаете их только внешне.

      «Какие мы здесь умные!» – хотела уколоть Эрсиль, но прикусила язык. Она запретила себе злить Къельта, это повредило бы ее задумке. А еще Эрсиль мысленно согласилась с ним: всякого рода условности порядком затрудняли ей жизнь, приходилось частенько врать – о том же вдовстве в Заречье.

      Поплутав по грязноватым коридорчикам второго этажа, Къельт обнаружил требуемую дверь – исцарапанную и перекошенную, зато на ней болталась железная табличка с полустертой закорючиной «12». Выделенная Къельту и Эрсиль каморка производила не самое хорошее впечатление: стылая, тесная, с расшатанными койками. Сев возле окна, Къельт одарил Эрсиль горбушкой хлеба и кожаной флягой с водицей из ручья. Надо ли пояснять, что Эрсиль, грезившая о сытном обильном ужине, восторга не ощутила? Она сбегала бы на кухню и взяла чего поосновательнее: куриных бедрышек, супчика с клецками, говяжьих котлеток, – но предпочла не толкаться среди подвыпивших людей.

      Къельт быстро утолил голод, сковырнул сапоги и разлегся на постели – с оружием, в плаще, не иначе был совсем сухой. Этим похвастаться Эрсиль не могла. Покосившись на спутника, она задула свечу и полезла под одеяло. Из-за чернильной темноты в клетушке Эрсиль ошиблась с расстоянием и стукнулась лбом о стену. Звук получился гулкий, Къельт фыркнул.

      – Смейся-смейся, – пробурчала Эрсиль и, откинувшись на спину, приступила к избавлению от мокрой юбки.

      Подлая кровать скрипела так, будто Эрсиль на ней дикие танцы степняков