Волнение. Кровь на снегу. М.М. Дрив

для всего пустыря: абсолютно ничего.

      Как же так? Есть же что-то. Или ошибся Вайковский? Нужно посидеть где-нибудь – пускай погреется Штефт, который с холодом не в ладах. Только вот, гляди-ка, упёрто шагает туда-обратно по мёрзлой земле, не жалуется.

      – Пошли подождём, – хлопаю его по плечу.

      – Идём; треклятая зима, – шмыгая застудившимся носом, говорит Сурт, – нельзя было это всё не зимой начинать?

      – Нас никто не спрашивает, – замечаю, – к сожалению.

      Мы отправляемся в кафе неподалёку, в том небольшом здании несколько раз пытались открыть хоть что-то. Это была и аптека, и тренажёрный зал, и даже частный детский сад, однако бизнес всё никак не принимал район: все старались отправиться ближе к центру, где уже были знакомые места для всех местных, и надпись «АРЕНДА», сопровождённая номером, разрухой, оставленной внутри, и тёмными окнами стала заменой любому другому назначению строения.

      Позже постройку всё же купили, видимо, договорившись заменить аренду на продажу, и теперь на углу одного из домов, где-то на краю двора, светит тёплым светом из окон уютность кафе с серьёзной репутацией. «На углу» как раз и названием рассказывает нам о своём намеренности не лезть в высшую лигу. Сливки здесь только в кофе.

      Я был там один раз, сидел в углу зала, в притемнённой занавесками части на небольшой возвышенности, которая приглашала там отдохнуть маленькими подушечками на диваноподобных местах, умещающих два человека. Я тогда сидел один: родители отправились на фестиваль в честь дня города, но я решил сберечь свои уши от топящего всё мироощущение грохота, глаза от вспышек и отправился тут просто посидеть, когда они не вернулись вечером домой. Интересно, что они там делали? Какие бы мы делили теперь… Чтобы я помнил о том дне? Уж точно не оторванные листья осенних деревьев за окном. Только…

      Нам повезло, что в кафе не людно. Мы легко находим себе место. Я беру нам два чая, договариваясь поесть еду, что я принёс с собой: у них тут особо нет ничего, чтобы наполнить желудок, если ты не желаешь съесть пару-тройку тирамису вместо ужина. И кто же не знает Дривов? Кажется, человек за прилавком, или делает вид, что не знает. А, может, уважает моё пространство. Тишина нашего парного молчания, подобная уличной, заполняет воздух, пока никто из нас не интересуется ничем, кроме еды. Николаю стоит погреться. А я всё думаю, как же можно поймать хоть малый сигнал о том, что происходит. Если эти существа возникают вокруг пустыря, но с ним не связаны, теория о том, что все дома, дворы «заражены» этаким недугом будет более реальной, а от этого не легче. Мой город, старый, гордый город. И в нём такая беда.

      Я замечаю, что Сурт смотрит в окно. Он уже перестал есть и просто попеременно то пьёт чай, то, опуская чашку на блюдце, разглядывает улицу с осыпающимися снежинками за окном. Отсюда можно увидеть немного нашего места блужданий – это не сильно помогает в наблюдении за всей картиной. Но, тем не менее, когда я отрываюсь от наблюдений, чтобы утонуть зрением в открывающемся при питье дне чашки, Ник произносит, явно говоря о пустыре:

      – Я