Город и псы. Зеленый Дом. Марио Варгас Льоса

первый раз в жизни в кино позвали.

      Проспект Арекипа с нескончаемой двойной вереницей машин остался далеко позади; улица становилась все уже, мрак сгущался. С деревьев катились на тротуар невесомые капельки, осевшие на листьях и ветках еще днем, когда моросило.

      – Так ты сама, наверное, не хотела.

      – Чего не хотела?

      – Заводить поклонников, – он секунду помедлил и добавил: – У всех красивых девушек от поклонников отбою нет.

      – О, – сказала Тереса, – так то – у красивых. Думаешь, я не понимаю, что я не красавица?

      Альберто энергично замотал головой и с жаром сказал: «Я мало девушек видел красивее тебя». Тереса повернулась к нему.

      – Издеваешься? – пробормотала она.

      «Вот я дурак», – подумал Альберто. Он ощущал ее мелкие шаги, по два – на каждый его шаг, и боковым зрением видел, как она идет: голова слегка склонена, руки скрещены на груди, губы сжаты. Голубая лента казалась теперь черной, сливалась с волосами и вспыхивала, только когда Тереса проходила под фонарем, а потом вновь погружалась в темноту. В молчании они дошли до дома.

      – Спасибо за все, – сказала Тереса, – большое спасибо.

      Они пожали друг другу руки.

      – До скорого.

      Альберто развернулся, но, сделав пару шагов, передумал.

      – Тереса.

      Она уже собиралась постучать в дверь. Удивленно обернулась.

      – У тебя на завтра есть планы? – спросил Альберто.

      – На завтра?

      – Да. Хочешь в кино?

      – Нет, у меня нет планов. Большое спасибо.

      – Я зайду в пять.

      Прежде чем постучаться, Тереса подождала, пока Альберто скроется из виду.

      Мама открыла дверь, и Альберто начал извиняться, даже не поздоровавшись. Она смотрела с упреком и вздыхала. Сели в гостиной. Мама молчала и только награждала его обиженными взглядами. На Альберто навалилась невыразимая скука.

      – Ну, прости меня, – повторил он, – не сердись, мам. Я тебе клянусь, что всеми силами старался уйти пораньше, но мне не дали. Я немножко устал. Можно я пойду спать?

      Никакого ответа, только горькая обида в глазах. «Когда уже начнется?» – задавался вопросом Альберто. Началось довольно скоро: вдруг она закрыла лицо руками и залилась тихим сладким плачем. Альберто погладил ее по волосам. Она спросила, за что он подвергает ее страданиям. Он поклялся, что любит ее больше всего на свете, а она в ответ назвала его циником, который пошел весь в отца. Причитания и обрывки молитв мешались с рассказом о печенье и пирожных, выбранных с такой любовью в лавке по соседству, о чае, остывшем на столе, об одиночестве и горе, которое ниспослал ей Господь, дабы испытать ее силу духа и самоотверженность. Альберто гладил ее по голове, время от времени целовал в лоб и думал: «Вот и еще неделя прошла, а я так и не добрался до Златоножки». Мама постепенно успокоилась и потребовала, чтобы он немедленно попробовал то, что она собственноручно ему приготовила. Альберто покорно хлебал фасолевый суп, а мама обнимала его и приговаривала: «Ты моя единственная опора в этом мире». Отец, по ее словам, просидел у них больше часа, осыпая ее