Альбом для марок. А. Я. Сергеев

брошюры. Иприт пахнет горчицей, люизит – не понял чем, синильная кислота – миндалем. Химическая тревога – удары гонга или по рельсу.

      Когда на дворе общественница запретила ругаться фашистом, на свете уже шла большая война. С Капельского на нее смотрели, как с бельэтажа: интересно, но не более, чем кино, и нас не касается. Всей кухней смеялись, что Бек и Рыдз-Смиглы бежали в Румынию. Веселились, читая про первого пленного англичанина. Он заснул на передовой, проснулся и удивился. Удивились и немцы: англичан они еще не видели. Статья называлась: Где же вы, храбрые томми?

      В Огоньке – разрушения Лондона, французские беженцы на дорогах, немецкий солдат в Париже у Триумфальной арки.

      На карикатуре Бориса Ефимова французские, английские и американские капиталисты ловят цилиндрами деньги: Золото, золото падает с неба.

      В карманном атласе к западу от СССР – светло-коричневая Область гос. интересов Германии.

      В новом альбоме для марок по листу для каждой страны. Лист Уругвай, лист Парагвай, хотя марок оттуда – пустяк. Ни листа – Австрия, Польша, Литва, Латвия, Эстония, хотя марок много. Вместо Чехословакии просто Словакия.

      От дружбы с Германией – в магазинах алые бумажные цилиндры мемельского цикория.

      Во дворе присказка:

      – Внимание, говорит Германия.

      Дружбу газеты подтверждали неоднократно. В полдень 22 июня Молотов сообщил, чем она кончилась. Папа, мама, соседи, дачники выбежали в переулок на громкое радио от Богословских.

      Все обмерли от неожиданности, никто не сказал такого, чтобы запомнилось. Только Вадик:

      – Пойду на фронт – и пускай убьют, как Гавроша.

      Как нечто само собой разумеющееся – без обсуждений – воспринимали ежедневное от советского информбюро: наши войска оставили город такой-то, город такой-то, город такой-то. С некоторым ужасом, что Кишинев – весной папу звали туда работать, мог бы и согласиться: вместо наших тринадцати метров давали квартиру. С некоторой надеждой, что который день не сообщают про Минск и Смоленск.

      Летом – не вовремя – объявили о сталинской премии изобретателю Костикову. Шушукались, что секретное оружие. По радио еще долго пели про самовары-самопалы.

      Разговоры лета сорок первого были короткие:

      – При современном развитии транспорта голода опасаться не приходится.

      – Запасите соли, крупы и спичек, пока есть в кооперативе.

      – Не знаю, куда эвакуироваться, на Украину, в Ташкент или в Кисловодск.

      – В Быкове старик с козой оказался шпионом.

      – На Вялковском кладбище из подбитой рамы спустились четыре летчицы.

      – Леваневский не погиб на Северном полюсе, а перелетел к немцам и сейчас бомбит Москву.

      – Это все из агентства ОГГ: одна гражданка говорила.

      – Как сказать…

      По предписанию поссовета халтурщики за пол-литра вырыли в Сосенках щель.

      Ночью страшно выла сирена, страшнее сирены от Богословских загробно вещал Левитан:

      – ГрАжданЕ,