Альбом для марок. А. Я. Сергеев

бабушки жил Вацетис. Каждое утро делал гимнастику и обливался холодной водой.

      Володька, младший брат нашего дачника Саши, забирает у мамы Дни Шульгина:

      – Вас еще за нее посадят.

      – Возьмите, – говорит мама, а когда он уходит: – Поганец!

      В выходной в компании дачников Володька рассказывает, что слово керосин произошло от фирмы Керо и сын – она первая им торговала. Все великие люди – евреи: Колумб, Кромвель, Наполеон, Карл Маркс. Гитлер тоже еврей.

      После обеда летники и дачники собираются на верандах вокруг патефона. Годами готовятся, откладывают, обговаривают – и покупают театральный бинокль, термос, патефон.

      Пластинки, в общем, у всех одинаковые.

      Из сознательности – Все выше, Марш-велотур, Марш водолазов, Машину ведет комсомолец-пилот.

      Из образованности – Шаляпин.

      По пристрастию – у кого Лемешев, у кого Козловский. Лемешисты воюют с Козловским отчаянно и безнадежно.

      Для души – Козин или цыганское.

      Для компании – Утесов и заграничные танго, фокстроты, румбы. Пластинки – не заграничные, все до единой – Ногинский или Апрелевский завод.

      В компании танцуют. Папа не танцует. Мама умеет вальс. Мне сказали, что варламовская Свит-Су – китайская музыка, и я танцую в углу террасы фокустрот по-китайски, с поднятыми указательными пальцами.

      Патефонная музыка не та, что по радио. Там оперы, хор Пятницкого, хор Александрова, песни советских композиторов, фантазии на темы песен советских композиторов, песни о Сталине.

      Радиомузыка увлекает куда меньше, чем патефонная.

      И все же за долгие годы включенной трансляции я уловил, полюбил, запомнил такое, чего недоставало в самой жизни, – яркое, экзотическое:

            Секстет Глинки

            Тореадор, смелее в бой

            Тореадор и андалузка

            Кукарача

            Тиритомба

            Мадрид, ай-ай-а

      Я все время напеваю: говорят, у меня слух. Бабушка, мама, папа хотят учить меня музыке.

      Это значит, на пианино. В музыкальной школе на пианино не принимают, там евреи на скрипке учатся: в случае чего скрипку под мышку и побежал.

      Сумасшедшая тетка Вера на своей прямострунке ФОЙГТ никогда не играла. Прямострунку отвергли, скорее всего, из щепетильности. В начале тридцать девятого бабушка отыскала, папа купил хороший недорогой ОФФЕНБАХЕР. Недорогой: пять тысяч! Понятно, откуда такие деньги – папа только получил за книжку. Непонятно, как высокий, большой инструмент влез в наши тринадцать метров.

      Я тычу пальцами в клавиши. Думаю, каждая клавиша – буква; если знать слова, по клавишам можно набрать любую песню.

      Бабушкин знакомый учитель музыки, чех Александр Александрович Шварц уже очень старый. Незнакомая учительница принесла Гедике, заставила постучать карандашом по деке, подложила под меня тома Малой советской и убила насчет клавиш-букв. Я, рассерженный, ей в спину:

      – До свиданья, Маланья!

      Попало.

      В трамвае мама разговорилась