Собаки и другие люди. Захар Прилепин

Шмель… – только и сказал я.

      …В другой раз кто-то из домашних забыл прикрыть дверь во двор, и к нам забежала соседская собака, кудрявая сука неизвестной мне породы, принадлежавшая вышедшему на пенсию прокурору.

      Собаку эту он выпускал гулять на весь день, и она промышляла чем хотела.

      Шмель не слишком заинтересовался её приходом – хотя обязан был, как нам думалось, присматривать за собственным участком.

      Гостья обладала сметливым умом: сначала она долго жрала из поваленного набок мешка собачий корм – но когда поняла, что весь его съесть не сможет, решила унести.

      Она выволокла тяжёлый мешок со двора! Она протащила его метров тридцать!

      Выйдя из дома, я увидел дорожку из рассыпанного корма, и, озадаченный, двинулся вослед.

      Но даже при виде человека сука не отчаялась – а, напротив, собравшись с силами, решила в один заход дотащить добычу, пока её не успели настигнуть. Вцепившись зубами в край мешка, пятясь и глядя при этом на меня презирающими глазами, она ещё быстрей потянула добычу.

      Я опешил от этой наглости. Схватив первую попавшуюся палку, рванул за ней, крича что-то несусветное.

      Когда, спустя минуту – и еле справляясь: в мешке было под тридцать килограмм – я затягивал корм во двор, Шмель встретил меня слабым помахиванием хвоста.

      «Пришёл? – как бы спросил он. – Ну хорошо. А то я волновался…»

      …Летом на пляже Шмель возлежал без поводка, и деревенским купальщикам в голову не приходило его бояться.

      Он размахивал хвостом всякому встречному, как Франциск Ассизский. Больных и калечных, престарелых и неухоженных он обожал так же, как и здоровых, не различая в любви своей никого, и деля её поровну.

      …Однажды явившийся в наш дом с целью возведения ряда пристроев грузинский строитель Виталий не сводил со Шмеля миндалевидных чёрных глаз: как вскоре выяснилось, он был обладателем сенбернарихи.

      Виталий показывал нам её снимки, и так часто цокал языком, что отзывались лесные птицы. Ещё, казалось, мгновенье – и сам Виталий запоёт птицей.

      Цветная рубашка Виталия обычно была расстёгнута сверху на шесть примерно пуговиц, но говоря о сенбернарихе, он начинал застёгиваться, словно вот-вот должна была появиться его жена. Потом, не замечая, он расстёгивался снова, потому что сердце его слишком колотилось.

      Ему незачем было нас уговаривать! Мы сразу оказались согласны.

      В тот заветный день, когда чёрный джип Виталия доставил течную невесту, я был в отъезде, и о случившемся узнал по рассказам.

      Шмель был взволнован.

      Сенбернариха оказалась ему под стать: пышных форм и тоже с некоторым превышением нормы роста.

      Шмель так перенервничал, что в первый день не смог. Но во второй собрался – и всё получилось.

      Виталий стоял за углом, совсем тихо цокая языком и качая головой.

      …С того дня Шмель стал другим.

      Поначалу мы не знали об этом; и сам он тоже не догадывался.

* * *

      Виталия мы больше не видели, но не слишком печалились о том.

      Кажется,