Егерь: Назад в СССР. Алекс Рудин

болел лоб. В затылке тоже пульсировала боль.

      Я повернул голову и открыл глаза.

      На обочине просёлочной дороги стоял бортовой «ЗИЛ-130» с распахнутой пассажирской дверью. Возле кабины суетился небритый мужичок лет сорока в измазанной мазутом спецовке.

      Водитель?

      Он старательно поливал грязную тряпку водой из стеклянной бутылки, приговаривая:

      – Щас, щас!

      Увидев, что я пытаюсь подняться, мужичок испуганно замахал руками.

      – Куда ты? Лежи! Щас, кровь оботру! Голову-то не проломил?

      Он подбежал ко мне, присел на корточки и стал осторожно водить тряпкой по моему лбу. Кожу немилосердно защипало.

      – Ручка же специальная есть, чтобы держаться! – выговаривал водитель. – Чуть стекло мне не вышиб головой!

      Я потихоньку начал понимать, в чём дело. Значит, я каким-то образом ехал в кабине этого «ЗИЛа». А потом мы врезались, или?

      Я снова приподнял голову. Следов аварии не было. На пустой просёлочной дороге стоял только «ЗИЛ». За ним по песку тянулись свежие полосы от резкого торможения.

      – Что случилось? – спросил я водителя.

      – Кабан проклятый! Прямо на дорогу выбежал. Я тормознул, а ты головой в стекло – хрясь! И сидишь – бледный весь, глаза закрыты, со лба кровища! Я думал – ты убился насмерть!

      В голове у меня царил полный кавардак.

      Я помнил, как помогал Диме снимать колесо с троллейбуса. Как закололо в сердце, и ослабли руки. Как промелькнула перед глазами вечерняя озёрная гладь с птичьими силуэтами, а потом наступила темнота.

      Но ещё я помнил, как час тому назад вылез на остановке из красно-белого «Икаруса», который шёл из Ленинграда в Сясьстрой. В салоне было душно, даже короткие шторки на окнах не спасали от солнца. Рядом со мной сидела полная женщина в трикотажной кофте с коротким рукавом. Она всё время обмахивалась газетой.

      За окном побежали частные дома с заборами из облупившегося штакетника. Потом показалась труба котельной и теснящиеся возле неё кирпичные двухэтажки.

      – Киселёво, – объявил водитель в микрофон.

      Я вышел из автобуса. С удовольствием вдохнул тёплый летний воздух, который показался мне удивительно свежим после духоты автобуса.

      Вытащил из багажного отсека свои пожитки – битком набитый рюкзак, большой чемодан из фибры, обтянутый дерматином и мою гордость – новенькую вертикалку ИЖ-27 в брезентовом чехле.

      Водитель закрыл багажный отсек. Автобус мягко тронулся по шоссе в сторону Старой Ладоги.

      Я посмотрел ему вслед, привычно закинул за спину тяжёлый рюкзак. Чемодан взял в одну руку, ружьё, для равновесия – в другую. И пошёл по шоссе назад, под гору – туда, где от асфальта отходила просёлочная дорога на Черёмуховку.

      Мне нужно было прошагать десять километров, чтобы добраться до деревни, где я теперь буду жить и работать.

      Что такое десять километров для молодого парня?

      Стоп! Молодого?

      Я помотал головой. В затылок снова ударила резкая пульсирующая боль. Я поморщился, осторожно поднялся на ноги побрёл к машине. Водитель, забегая вперёд, бормотал:

      – Парень,