Почти цивилизованный Восток. Карина Демина

когда я впервые тебя увидела, то пришла в ужас.

      – Ну… – Эдди подумал и согласился, что было от чего. Хотя обидно. Немного. Детская такая обида, глупая.

      – У меня была странная жизнь. Но ты и Милли – стоили всего, что случилось. – Она моргнула и отвернулась. – Если бы мы остались, я… пожалуй, молчала бы и дальше. Там это знание только лишнее. Но раз получилось как получилось… меня увидят.

      – Кто?

      – Кто-нибудь. Времени прошло много, да и я сильно изменилась, но, боюсь, не настолько, чтобы надеяться, что этого хватит. Так что… увидят. Узнают. А там… моя семья. – И столько тоски прозвучало в голосе матушки, что рука сама к револьверу потянулась.

      Эва открыла глаза. И несколько раз моргнула, пытаясь как-то избавиться от мутной пелены, что окружала ее. Пелена не исчезала, напротив, стало только хуже.

      Глаза болели.

      И лицо.

      И зубы, отчего-то особенно сильно. Она даже потрогала их пальцами. Пальцы, правда, тоже болели.

      Что за…

      Она в какой-то момент исчезла, та часть, которая смотрит со стороны. И видит. Из-за зелья? Или комнаты этой?

      Комната?

      Небольшая. Тесная. В нее и влез-то лишь топчан, на который сверху бросили соломенный матрас. А уж на матрас – Эву. И одеялом прикрыли. Одеяло пованивало, как и все остальное.

      Серые стены.

      Какие-то неровные, ободранные. И оконце где-то под самым потолком. Узенькое. В него и кошка не протиснется, не говоря уж про человека. Да и высоко. Не добраться.

      Эва помотала головой.

      Взгляд прояснялся. И вот уже она заметила кувшин рядом с топчаном. И миску. Умыться? Надо, наверное. Ее… мыли. Да. И одели. Она пощупала жесткую ткань рубахи.

      На помощь позвать?

      Или…

      Додумать Эве не позволили. С тихим скрипом приотворилась дверь, пропуская молодую женщину с изуродованным лицом. Левая его часть была прекрасна, а вот правая представляла собой месиво из рубцов и язв.

      – Живая? – осипшим голосом осведомилась вошедшая. – Че пялишься?

      – Ничего. Извините.

      – То-то же… а то от! – Эве под нос сунули кулак. – Вздумаешь дурить, не погляжу, что матушка велела, так отколошматю, живенько поймешь, кто тут старший!

      – Кто? – покорно поинтересовалась Эва. Она старалась не смотреть на дверь, которая казалась обманчиво близкой.

      – Я!

      – Как тебя зовут?

      – Кэти. – Женщина прищурилась. – А ты че расселась? Мойся давай. Туточки прислуги нету!

      – Я… просто нехорошо себя чувствую еще. Голова очень болит. – Эва старалась говорить тем плаксивым тоном, который всегда раздражал маменьку, зато на нянюшку действовал безотказно. – Дурно…

      – Блевать ежели вздумаешь, то не на себя. Вона, ведро есть! – И указала на ведро, которое и вправду притаилось в углу комнаты. Ведро было жутким с виду, каким-то кривым, мятым и то ли закопченным, то ли заросшим грязью до черноты. И, глянув, как передернуло Эву, Кэти ухмыльнулась. – Привыкай, подруга.

      Ну уж нет!

      Когда дверь закрылась, Эва встала.

      Попробовала встать, по крайней