Руны Одина. Н. Свидрицкая

ему Диего, и расстроилась. Дальше ехали молча, только Диего, у которого резко поднялось настроение, как ни в чём ни бывало, мурлыкал что-то себе под нос.

      Как и обещал Диего, через день они поднялись на перевал. Здесь, не смотря на ослепительное солнце, было холодно, и лежал глубокий снег. Санька, поднявшись на самое высокое место, огляделась, сощурившись: вид был красоты сокрушительной, невероятной. Бескрайние сосновые леса покрывали горные склоны, ярко освещённые солнцем, над горной стремительной рекой клубился белый пар, янтарём горели сосновые стволы, ослепительно сверкали снега и льды вокруг. Небо было такой яркой, чистой голубизны, что дух захватывало… И тут Диего указал куда-то на восток. Далеко, очень далеко, в небо поднимались клубы дыма – не костёр, целый пожар. Но их путь лежал почти в противоположную сторону, в глубокую горную долину, поросшую берёзой и елью, среди каменных глыб и мохнатых скал. Сколько хватало глаз, не было видно никаких признаков жилья, ни дымка, ни просеки. Дикий, первозданный край, край невиданных красоты и мощи.

      – А где Запретные Земли? – Спросила Санька, в надежде, что Диего покажет пальцем и скажет: «А вон они». Но он только засмеялся и покачал головой:

      – Боюсь, не скоро я тебе их покажу. Нам туда – видишь, две вершины? Но прямо не пройти, придётся двигаться вкруговую, вон туда… – Они шли пешком, ведя коней в поводу, и Диего подошёл к Саньке, объясняя, приобнял её, почти прикасаясь щекой к щеке. – Вон по тому распадку спустимся к реке – сейчас её не видно, – дойдём до брода, это вон там, – поднимемся вон на ту гору… А дальше я дороги не знаю. Будем искать по солнцу. Направление-то известно.

      – Я знаю дорогу. – Бросил Россомаха. – До самой Туры.

      – Ну, это же отлично! – Деланно обрадовался Диего. Санька поёжилась. Она, вроде, и сама к этому стремилась, но душа всё равно за Росомаху болела. Считая, что права, она уже который день находилась в таком мучительном разладе сама с собой, что её обычная жизнерадостность начала ей изменять. Россомаха обиделся очень сильно, и не мог этого скрыть; с каждым днём он замыкался в себе всё сильнее, и больше общался с Харой и с Ченом, нежели с Санькой. Она привыкла к его близости, к его вниманию, к его заботе, воспринимала их, как само собою разумеющееся, и в её схеме развития ситуации потеря всего этого не предусматривалась – она была уверена, что это от неё не уйдёт. Что Россомаха будет по-прежнему с нею, только уже иначе… Терять его было страшно. К тому же, и Хара, и Чен явно были на его стороне, и Саньку почти открыто осуждали, проявляя свою солидарность с другом. Всё это расстраивало её ещё больше. Она, вроде, и хотела всё исправить, и в то же время не могла: мешали завязавшиеся дружеские отношения с Диего. Он стал оказывать ей мелкие услуги, опережая остальных, то и дело обращался на привалах с вопросами или просьбами, всегда как-то так, что Санька не могла ему отказать, не могла оттолкнуть, боясь обидеть. Но не могла не замечать, что он старается в таких случаях всегда опередить или заменить Росомаху. Вообще-то, подобное соперничество ей было лестно, и даже