Руны Одина. Н. Свидрицкая

по составленному заранее плану действовали: один низко спланировал над лагерем, пролетев мимо людей и чуть не задев крылом по лицу высокого Росомаху, а второй метко схватил холщёвый мешок с мясом и дал дёру. Мясо для него было тяжеловато, и он летел тяжело, низко, изо всех сил наяривая крыльями, а за ним с воплями мчался Чен, время от времени высоко подпрыгивая и пытаясь схватить мешок, но ворюга всякий раз от него уворачивался. Кончилось всё, как всегда, плачевно: на бегу Чен ухитрился наступить на изогнутую корягу, которая вторым концом смачно залепила ему по лбу, а коршун, перелетев овраг, нагло уселся на камнях напротив лагеря и принялся, придерживая мешок лапой, ковырять его клювом. Вместе с подоспевшим напарником они мигом разодрали мешок в клочья и, глумливо косясь на бывших хозяев, принялись жрать. Санька, утирая выступившие от хохота слёзы, побежала помочь Чену подняться. Тот встал, опять наступил на корягу, которая в этот раз шарахнула по затылку Саньку, и разразился проклятиями в адрес коршунов. Те жрали мясо и проклятия игнорировали. Россомаха, тоже загибавшийся от смеха, стрелять в предприимчивых птичек отказался; по его словам, такие наглецы имели полное право на существование.

      – А мяса я свежего подстрелю. – Заявил он. – Это не проблема! – И Санька опять его полюбила, подлизалась, предложив свою помощь. Не злопамятный Россомаха тут же её простил. Он никогда не умел долго злиться, скучать или расстраиваться, за то он Саньке так и нравился. Они дружно приготовили для всех постели – Россомаха срезал еловые ветки, а Санька укладывала их и накрывала, – и при этом опять хихикали и толкались. Когда Россомаха пошёл охотиться, она долго мешала ему уйти и приставала, чтобы он пообещал ей… впрочем, какие иногда глупости говорят друг другу флиртующие мужчина и женщина! Для постороннего это просто что-то запредельное, в смысле полной бессмысленности, ведь здесь значение имеет не то, что люди говорят, а то, как они при этом друг на друга смотрят, какими будут их интонации, как они будут друг другу улыбаться, и т д., и т п. В этом смысле Санька и Россомаха в этот раз побили все рекорды – и за всё спасибо ворюге-коршуну! Страшно довольная, Санька занялась своим конём, предвкушая что-то… Впрочем, что там она предвкушала, совершенно не важно, тем более, что делала она это зря.

      Каждый вслед за тем занялся своим делом, дожидаясь ужина, и Диего, который сильно себя не утруждал, присел неподалёку от Саньки. Долгое время молча наблюдал за нею, пока она не поёжилась от его пристального взгляда, потом спросил:

      – Ты можешь мне сказать, почему у тебя всегда такое довольное лицо?

      – А я откуда знаю? – Удивилась Санька. – Обычное лицо. Что, по-твоему, я думаю о нём, что ли? И специально какое-то выражение на нём изображаю?

      – А разве нет?.. Такое весёлое настроение постоянно, мне кажется, может быть только у полной дурочки.

      – Ну, наверное, я и есть полная дурочка. – Обиделась Санька. – Вот и поговорили!

      – Не воспринимай всё так трагично, я только хочу понять.

      – Трагично?.. Вовсе нет. Я ничего не воспринимаю, как трагедию.