Майская ночь, или Утопленницы. Евгений Лукин

враг рода людского…

      Догадка, прямо скажем, хиленькая. Одно дело – тайга, и совсем другое – Нижняя Волга. Попробуй здесь утаись на триста лет! Мигом выявят.

      И потом с чего бы отшельнику-старообрядцу подбивать дорогого гостя на этакое бесчинство – в икону пальнуть из пистолета? Хотя… Не исключено, что образ-то еретический, никонианский, по греческим канонам малеванный…

      Да и клад в эту картину не вписывался. А вписывался он, между прочим, совсем в иную картину, не помню, правда, в какую. Где-то я что-то когда-то подобное читал. Почему-то была мне знакома и пещерка, и замшелый приземистый бочонок, накрытый иконой, и лежащий поверх нее древний пистолет…

      – Антихрист?.. – осторожно переспросил я, а сам все пытался восстановить читаное. Не восстанавливалось. В памяти по-прежнему зияло обширное слепое пятно. – Да нет вроде, не объявлялся…

      – Ну, може, похожий кто…

      – На Антихриста? – Я запнулся. Все известные мне политические деятели смотрелись мелковато и на столь серьезную роль явно не годились.

      Однако стоило мне на них отвлечься, слепое пятно исчезло – и память как бы вывернулась наизнанку, предъявив разом и пещерку, и бочки с награбленным золотом, и лежащий поверх иконы пистолет. Изумление мое было столь велико, что даже робость перед древним хранителем клада отшибло напрочь. Я поймал себя на том, что гляжу на него во все глаза – и хихикаю самым неприличным образом.

      – Дед! – выговорил я. – Слышь… Хорош под Стеньку Разина косить! Все равно ведь не поверю…

      Он обернулся – и я умолк. Взор старика был жуток.

      Глава 1. Настина голова

      В шайке малолетнего Стеньку уважали – знали, что дурак, береглись. Ты ему слово, а он тебя – кистенем. В разбойники проситься пришел – решил его атаман попытать: способный ты к душегубству, али как? Иди, говорит, покажи себя, каков ты охотник на дикую птицу о двух ногах. Ради смеху, понятно: малец, пятнадцать годков, куда ему! Пошел. Вернулся с платом, а в плат голова девичья завернута, да такая личиком раскрасавица, что крякнул атаман:

      – И как только у тебя у Ирода рука поднялась?

      А вьюнош этот смотрит и вроде бы не ухватит никак, об чем толк.

      – Так и поднялась, – отвечает. – Сабельку перекрестил, помолился: помоги-де, Боженька, булату моему…

      – Денег-то хоть много взял?

      Изумился Стенька, глянул с укоризной. Ты, дескать, чаво, атаман? Каки-таки деньги? Об деньгах и уговору не было.

      Тут-то и смекнули разбойнички, кого к ним Волга примыла.

      Встрял есаул (сам из татар):

      – Перва встреча, – толкует, заступничает. – Перву встречу и без денег режут. Иначе счастью не бывать.

      Насупился атаман. Один глаз прикрыт, другой мигает – и под глаз тот лучше не попадать, потому как атаман Ураков еще и чародейству был учен.

      – Кем служить мыслишь? – спрашивает.

      Стенька возьми да и брякни:

      – Кошевым.

      Усмехнулся Ураков:

      – Ишь! Кошевым!.. Тебе тута чаво, Запорожска Сечь? Кашеваром будешь.

      Посопел малец, согласился.

      А