Майская ночь, или Утопленницы. Евгений Лукин

некуда – приходилось принимать случившееся как оно есть. Я приблизился к дыре и опасливо заглянул внутрь. Да нет, никакая не землянка – именно пещера. Посередке трепыхался обложенный камнями костерок, бросая отсветы на бугристые стены и ничем не укрепленный свод, с которого, между прочим, свисал на двух оббитых до блеска цепях замшелый бочонок. Весь, кстати, во вдавлинах, словно по нему ломом колотили.

      Этак ведь и обрушить можно пещерку-то…

      Прочие бочки, насколько я мог разглядеть, в количестве четырех-пяти штук стояли как попало у стен, причем самая широкая и приземистая была накрыта большой почерневшей иконой, а на самой иконе лежал огромный старинный пистолет – чуть ли не с колесцовым взводом.

      Прямо разбойничье гнездо какое-то.

      – Ну чаво опять стал? – загремел на меня хозяин всей этой оперной бутафории. – Безлошадного драгунского полку пеший ездовой! Седай!..

      Рядом с очажком располагались две плахи, на одну из которых я и присел не без робости. Любопытно, что с одежки, которую я держал в руках, еще капало. Стало быть, не так уж и далеко мы с ним забрели. Машинально принялся отжимать, а сам оглядывался украдкой.

      А ведь пожалуй что и не бутафория. Пистолетище, например, вполне достоверный – если и копия, то очень точная (на мой, разумеется, дилетантский взгляд).

      В колеблющемся розоватом сумраке я не сразу увидел, что глиняный пол пещерки застлан огромным, возможно, персидским ковром, середина которого была варварски вырезана или, точнее, вырублена – как раз под размер очажка.

      Хозяин тем временем, усевшись напротив, разглядывал меня из-под насупленных седых бровей. Долго разглядывал. Потом спросил:

      – В икону стрелить будешь?

      Я вздрогнул и чуть не выронил недовыжатое барахло.

      – Зачем?

      Старик моргнул. Похоже, удивился.

      – Клад тобе дается… – озадаченно пояснил он, окинув огромной корявой пятерней полпещерки. – Нет, ну, знамо, не весь… Чаво унесешь… Стрели давай! Иначе не взять…

      Вот уж воистину клин клином вышибают. Самое бы время решить: не во сне ли я обретаюсь и не попробовать ли мне проснуться, – но предложение выстрелить в икону прозвучало столь кощунственно, что тут и во сне возмутишься.

      – Так! – решительно сказал я. – Дед!.. Ты соображай, что говоришь вообще! А если б я был верующий?

      – Не веруешь? – с любопытством осведомился он.

      – Нет.

      – Ни в Бога, ни в черта?

      – Ни в Бога, ни в черта!

      – А во что тады?

      – В то, что вижу, слышу… осязаю… Да и то не всегда.

      – А-ха… В меня, стал-быть, веруешь?..

      – Куда ж я денусь? Вот он ты, передо мной…

      По-моему, старикан остался доволен услышанным. Приосанился, встал, прошелся по дышащему пылью ковру. Даже бородищу свою огладил. Потом покосился лукаво.

      – Чаво ж не стрелил, раз не веруешь? – уличил он меня.

      – Ну так другие-то – веруют, – объяснил я. – Зачем мне их обижать?

      – Вишь какой! –