Цветы лазоревые. Юмористические рассказы. Николай Лейкин

крепче! Поддавай пару-то! Жми…

      – Крепче уж и сил не хватает, Николай Ларивоныч… Ведь вы грузные.

      – Первое дело ты то себе на нос заруби, что во время любовных поцелуев не модель говорить «вы» и «Николай Ларивоныч». Ни одна французинка этого не скажет. «Ты» и «Николя» – вот как при любовной аллегории следует. Теперь целуй. Сама целуй… Чего ты стыдишься-то, дура! Ведь уж две недели как свадьбу сыграли. Пора привыкнуть. Две недели в браке живем, да две недели женихом я к тебе бегал. Итого месяц. За месяц-то сколько воды утекло… Ну, скажи французское любовное слово и потом целуй попронзительнее.

      – Же ву зем, Николя…

      Раздался звонкий поцелуй…

      – Не так, совсем не так!.. – воскликнул молодой. – Вот как французинки делают. А ты словно горшок об горшок… Да поцелуешь, а потом за щеку укуси. Эх, бывало, на этот счет Сюзета!..

      Жена толкнула мужа в грудь.

      – Подите от меня прочь, коли так… – сказала она.

      – Что опять за антресоль такой? В чем дело? – выпучил на нее глаза муж.

      – Не хочу я с вами и разговаривать!

      – В каких смыслах? Что я такое особенное сделал? Сижу на стуле, как овца…

      – Как же вы вдруг такие слова… «Эх, бывало, Сюзета»… Какая это такая Сюзета? Значит, вы с Сюзетой любовь водили…

      – Ах, Настенька, Настенька! Сколь ты при своей красоте распречудесной глупа есть. Да Сюзета эта уж год как померши. Выпила лишнее, поехала на тройке, застудилась и Богу душу отдала. Человек промахнулся и лишнее слово сказал, а вы через это самое вампира ревностного супротив меня пущаете. Быль молодцу не укор, Настенька. Вы разочтите только то, что в те поры я холостым бегал. А теперь женился на эдакой амурной девице, которую можно приучить французским манером чувства свои распространять, так по мне хоть все французинки сдохни – так и то плевое дело.

      Муж встал и прошелся по комнате. Жена сидела отвернувшись.

      – Полно вам козыриться-то! Скажите лучше какое-ни будь французское слово почувствительнее да попронзительнее. Вас в гимназии не обучали тем куплетам французским, что Луиза Филиппо в «Демидроне» поет? – спросил он.

      – В гимназиях таким мерзостям не обучают, – огрызнулась она.

      – Отчего же мерзостям? Куплеты гладкие. Ну, скажите мне такие куплеты, каким вас обучали. Мне ведь все равно. Я французской словесности не понимаю. А мне что дорого? Мне дорого, чтоб вот при вашей ласке и французские слова… – рассказывал супруг и прилег на диван. – Настюша! Пожалуйте сюда… Сядьте около меня. Я буду после обеда засыпать, а вы мне французские стихи пущайте.

      – Я все французские стихи давно уже перезабыла.

      – Возьмите книжку и читайте по книжке. Ведь французские книжки у вас после науки остались.

      – Вот еще, стану я у себя всякую дрянь держать! Все сожгла, как меня папенька с маменькой из гимназии взяли.

      – Ну, так, без книжки присядьте… Взбейте мне прическу на голове и скажите на французский манер: «Ва, полисон!»

      – И этого не желаю.

      – Ну