Поймать балерину. Мария Зайцева

еще, наверно, даже с полицейскими не успел поговорить, а я уже на вокзале стояла.

      Все же, прежний несчастливый опыт двух проваленных побегов помог.

      – Нена… Письмо шло до тебя полгода, может быть, там тебя уже никто… – опять предпринял попытку Пабло остановить меня.

      – Нет. Сол меня ждет.

      Да и даже если не ждет… Здесь мне точно ничего хорошего не будет…

      Кто я такая тут?

      Неудачливая танцовщица, не сумевшая закрепиться в русской труппе настолько, чтоб Дягилев предложил постоянный контракт.

      Бунтарка, с волчьим билетом, которой теперь заказан путь в любую приличную труппу.

      Любовница самого жестокого мужчины в Париже, зверя, невоздержанного во всех своих проявлениях.

      Я вспомнила жестокие холодные глаза Даниэля. Его пронзительный взгляд, каким смотрел на меня, танцующую пошлый танец апашей…

      Как же я не хотела его танцевать, как отказывалась, считая грубым и дурновкусным!

      Но мой тогдашний партнер, Жан,  уговорил.

      Это было модно, за это платили… Больше, чем обычно.

      И я согласилась.

      И танцевала, летая по импровизированной сцене, вся изломанная и бессильная… Сам танец, рассказывающий про жуткие отношения бандита и его женщины, сочетал в себе элементы, больше похожие на драку, избиение… Я протягивала руки к партнёру, который тут же отталкивал, швырял настолько сильно, что чуть ли не падала, а затем поднимал и взваливал на плечо, кружил, тискал… Ужасный танец. Мерзкий.

      Но очень хорошо принимался в кафешантанах, подверженных популярным декадентским мотивам.

      Прелесть разрушения. Это было модно.

      Дикий Даниэль увидел меня именно в одном из них.

      Я навсегда запомнила его прозрачные ледяные глаза, холодное, ничего не выражающее лицо.

      Он стоял в дверях, в кругу своих товарищей, отличаясь от них всех так же, как отличается волк от собак.

      Жан закрутил меня, а затем скинул в плеча на пол.

      Я изобразила боль.

      Даниэль, хотя тогда я  еще не знала, как его зовут, пристально следил за моими движениями, и, когда я намеренно громко вскрикнула, как этого требовал танец, резко подошел и, оттолкнув моего партнера, поднял меня на руки.

      Я попыталась высвободиться, испуганно упираясь ему в грудь ладонями, что-то , кажется, твердила про то, что это танец, что он не так понял, и что…

      Не помню, что еще говорила.

      Он, наверно, и не слушал. И не отпускал.

      Так и унес меня, протестующую, в одну из задних комнат кафешантана, предназначенных для отдыха персонала. И не только персонала…

      Я была настолько испугана, что даже толком противиться не могла. Не понимала ничего, не понимала происходящего!

      Он уложил меня на кушетку, навалился, сжимая своими грубыми руками…

      Я не сумела оттолкнуть.

      До сих пор при воспоминании о том, что произошло между нами в грязной темной комнатке с окнами, выходящими на задний двор кафешантана, становилось не по себе.

      Одновременно холодно и обжигающе.

      Я к