Поцелуй смерти. Лорел Гамильтон

Нашла проулок между двумя домами, достаточно широкий, чтобы мог проехать фургон с пивом – в те дни, когда пивоварня служила своему прямому назначению. Но тут было темно и уединенно. Прислонившись плечом к холодным кирпичам, я обрела максимальное уединение, которое здесь можно было найти.

      Мне не надо было брать телефон и звонить Жан-Клоду: достаточно было просто убрать щиты, которые я держала между нами. Как открыть дверь, которая у меня всегда на засове, потому что без этого мы вторгались в эмоции, мысли и даже физические ощущения друг друга. В самых отчетливых случаях начинали размываться границы, где кончается один из нас и начинается другой. Это чертовски сбивает с толку, и так же чертовски пугает, откровенно говоря. Не люблю слишком далеко влезать в разум, тело и сердце другой личности, и уж точно не хочу, чтобы Жан-Клод так же глубоко видел меня.

      Но это не значит, что мне только и надо было отпереть эту «дверь» в голове и убрать щиты, мешающие мне слишком далеко провалиться в Жан-Клода, потому что, как выяснилось, недостаточно ставить блок одному из нас. Если щиты ставит кто-то один, то в самый неудобный момент непременно прорвется какой-нибудь отголосок: чаще всего сильные эмоции, ощущения, но не обязательно, могло быть что угодно.

      Жан-Клод открылся мне, и я поняла, что он у себя в кабинете в «Запретном плоде». Я чувствовала пот у него на коже – он вытирал торс полотенцем. Он только что выступал – довольно редкое событие, потому что он – владелец и управляющий клуба. А в те вечера, когда он выступает, клуб трещит от людей, мужчин и женщин, желающих увидеть, как самый сексуальный вампир Сент-Луиса частично раздевается на сцене. Он никогда не раздевается так откровенно, как другие его танцоры. Стринги для моего главного бойфренда – это слишком банально, зато у него хватает штанов со шнуровкой и разрезами, которые скрывают никак не больше. Я теперь знаю, что почти всегда более доминирующие личности любят сохранять на себе одежду, а субмиссивные мирятся легче с наготой. Но дни, когда Жан-Клод был чьим-то субмиссивным маленьким кровососиком, уже давно миновали. Вне спальни ни он, ни я раздеваться не любим. По крайней мере, не первыми.

      Он смотрел вниз, на контуры длинного, изящного, тонко-мускулистого тела, и мне было видно, что кожаные штаны на нем из тех, где очень открытая шнуровка идет от пояса до лодыжек, и впечатление такое, будто у штанов есть только фронт и тыл, а бока их пропали без вести. Там была идеальная белая кожа длинных ног, проглядывающая сквозь черное кружево ремешков.

      Просто смотреть вдоль его тела, видеть то, что было видно, – от одного этого у меня снизу все свело, и пришлось сделать глубокий прерывистый вдох. Я даже оперлась рукой о прохладные кирпичи стены. Такое действие на меня Жан-Клод производит почти с той минуты, как я увидела его впервые.

      – Ma petite, – сказал он в пустом кабинете, – я люблю, когда ты так на меня реагируешь.

      Я прошептала, приблизив лицо к стене:

      – Ты только что со сцены. Там на тебя все так реагировали.

      – Это – вожделение незнакомых. Первая вспышка желания, когда все – возможности и фантазия.