Ловцы и сети, или Фонари зажигают в восемь. Дмитрий Рокин

вены дома, из которых сыпалось песком время и обезумевшее прошлое. Дом изредка тяжело вздыхал, пыль вдыхая, содрогая угрюмые стены. Дом. То, что от него осталось. Разваливающийся ящик с ветошью, с рваными лохмотьями, оставшимися от светлицы некогда искренних, бескорыстных, настоящих чувств, отношений, эмоций, ощущений, воспоминаний.

      Обволакивающая, хладнокровная отрешённость дома, его осязаемая оторванность от существующей реальности, наколдовала для хрупких плеч Алёны драную вязаную кофту на два размера больше, до последней капли краски выцветшую, на голые босые ноги её нацепив бесформенные потёртые неуклюжие джинсы. Сама Алёна сделалась лунно бледной, как клюка сутулой, а едкие тени стервозной депрессии под её убиваемыми грустью глазами глубоко въелись под кожу, царапающе впитались в поры, насухо втёрлись в слизистые. Внутри неё вновь возникли протискивающиеся сквозь защитные бастионы проработки личности старые, хромые и косые сомнения в себе, уродцы, которые тычут в тебя пальцем, кряхтя и посмеиваясь, и ты им веришь, потому что они родные.

      – Мрачновато ты свой дом видишь подсознательно, – заключил Вова-волк. – Как и себя в нём.

      – Я – это его отражение, а он – моё. Дом умер вместе с родителями, а со смертью брата практически перестал существовать. Как и я в нём. Тут ты прав. Но он был важен, он был много лет. Одновременно снаружи и глубоко внутри нас. Нас всех, – проронила излишне сентиментальная Алёна, осознавая здоровую болезненность своих сновидческих реакций, а гулкое эхо понесло куда-то вдаль «нас всех», «нас всех», «нас всех»…

      – Рана зарастает всегда изнутри. Но ей для этого нужна надёжная внешняя оболочка, нужна безопасная скорлупа. Вот для этого и нужен дом. Родной, простой, понимающий и принимающий.

      Волк и Алёна, странники в мир странных грёз, спустились в поедаемый паутинами и плесенью подвал. Волоча ноги и лапы сквозь сугробы пыли, мягко укутывающей пол, они двигались к тайнику, манящему притягательной неопределённостью, – чего от него ждать?

      Человек и зверь шли по длинному коридору, посечённому гуляющими простуженными сквозняками, не ясно из какой щели сюда просочившимися. Чернели пустоши комнат, и густые тени лезли под редкую сгнившую мебель, желая затаиться там. Глубокие трещины ветвящимися щупальцами ползли по медленно осыпающимся стенам. Порванные на обезображенных лицах картины безучастно валялись на полу растлёнными музами. Сгорбленный свет еле горел, конвульсивно подёргиваясь едкой старческой бранью.

      – Вот та самая дверь, – произнесли бледные, сухие губы Алёны, а точнее её немощной, выгоревшей дотла копии. – Правда, в жизни она глубже в стене расположена. Странно… Смотри, там нарисован ключик. Раньше его не было. Или я просто не обращала внимания. Похож на твой?

      – Похож.

      Волк всмотрелся в изящную форму нарисованного на дверном косяке ключика.

      – А надпись была? Там что у вас, морозильная