The Bestелесность. Юлия Мамочева

забылся скорбным сном!..»

      Рвать – до ран!

      Ревёт барабан.

      Кара – груба!

      Вторит труба!

V

      Что за звук в отдаленье

      Разрезал истерзанный слух?

      Где-то в русском селенье

      Приветствовал утро петух.

      Ясно-радостный голос

      Среди какофонии тьмы —

      Как живительный колос

      В голодных объятьях зимы.

      Точно молния – звёздно

      Рассёк исчернелую высь,

      Так что рано иль поздно

      С ней черти ночные слились

      И пропали бесследно,

      Рассеяв чудовищный мрак.

      Сквозь вздохнувшую землю

      Ниспал перепуганный враг.

      И заря полевая,

      От мучителей освободясь,

      Заискрилась – живая! —

      В необъятную синь поднялась.

      И упали оковы,

      Что чернели на тёплых ногах…

      И деньская по новой

      Жизнь вспорхнула, поправшая прах.

      «Ах ты детство, детство неразумное…»

      По приезде в Сиверскую, летний дом детства

      Ах ты детство, детство неразумное —

      Небеса в подтёках околесицы,

      Тёплый дым над радужными клумбами,

      Старый куст у перегнившей лестницы.

      Все цветёт полуденное марево,

      Слышен хрип качельной перекладины…

      Помнишь, друг, нас лето крепко жарило,

      Заживляя горести да ссадины!

      Ой, гоняли с ветром вперегоночку,

      И смеялись, и сверкали пятками!..

      Знаю, помнишь, как бродили до ночи,

      Как пылало солнце меж лопатками.

      Друг ты мой! Пора настала трудная:

      Детство в омут кануло без времени.

      Спит деревня. Тишина безлюдная

      Гладит поле по седому темени.

      Летний дом мертвецки скособочился,

      Да бурьян разросся над завалинкой…

      Ах ты, лес, тебя я помню рощицей,

      Ты меня – такой чертовски маленькой…

      Будет слёз ещё немало вытерто,

      Много будет в чашу жизнью налито…

      Я все та же девочка из Питера,

      Что за город выезжала на лето.

      Ведьма

      С рассвета на площадь стекается люд:

      Проклятую ведьму сегодня сожгут!

      Сухою соломой покрыт эшафот,

      Заранее весел народ!

      Мелькают чепцы и пестрят колпаки,

      По слякоти скачут, теснясь, башмаки,

      А вот и епископ дряхлеющих лет —

      В роскошную рясу одет.

      С ним целая свита святейших отцов

      И судей – честнейшей души мудрецов!

      Гудит в нетерпенье священная знать —

      Пора бы уже начинать…

      Зеваки под хлюпанье грубых колёс

      Пустили на площадь торжественный воз:

      Телегу (да с клячей заместо коней)

      И клетку глухую на ней.

      Вся чёрная, будто копавши золу,

      Там ведьма валялась на грязном полу,

      И в тряске совсем не срываясь едва,

      Моталась её голова.

      Свистя, за повозкой гналась ребятня,

      Кидалась камнями, колдунью