Миниатюрист. Джесси Бёртон

время они сидят молча.

      – Поешь, – обращается Йохан к жене. – А ты бы, Марин, выпила эля.

      Та отвечает, что ей от него плохо.

      – Ты просто не доверяешь себе, – говорит он. – Заранее боишься того, что может случиться.

      – Мне нездоровится, – следует признание.

      Он встречает его смехом, на который она реагирует кислой гримасой.

      – Папист, – огрызается она.

      За завтраком он не извиняется за то, что накануне не встретил молодую жену. Разговаривает с сестрой, пока Нелла засучивает рукава, чтобы не испачкать их в еде. Цены на шерсть, неутешительный улов сельди, беспечность миланских портовых грузчиков, поставка грузов в Венецию и Батавию. Марин жадно глотает эти лакомые куски, позабыв о своем недомогании. Чтобы загладить инцидент с элем, Йохан вкратце сообщает сестре, как продаются табак и кофе, шелк и серебро, корица и соль. Она требует точных цифр, но он не знает на память.

      Он говорит о том, что сёгунат ввел новые ограничения на транспортировку золота и серебра с острова Десима и какими потерями это может обернуться в будущем. Нелла быстро пьянеет от потока информации, а вот у Марин с головой все в порядке. Она жаждет подробностей. Что нового слышно о соглашении с султаном Бантама по поводу перца? Чем это может грозить ОИК? Он хочет подразнить сестру и сообщает ей о якобы уплывшем из его рук контракте на шерсть с торговцем мужским платьем из Ломбардии – теперь выручка перекочует в чужой кошелек.

      – И кто же этот счастливчик? – живо интересуется Марин.

      – Уже не помню.

      – Кто? Кто? – не отстает она.

      – Английский купец из Ост-Индской компании.

      – Опять Генри Такер?

      – Нет. Томас Филд.

      Марин бьет кулаком по столу.

      – Филд. Англичанин, – возмущается она. Разрумянившийся Йохан молчит. – Брат, чем ты думаешь? А? За последние два года мы ни разу…

      – Марин, англичане покупают наше харлемское полотно.

      – Они такие скупые!

      – Да уж. – Похоже, он испытывает удовольствие при мысли об этих лондонских разбойниках с якобы математическим складом ума. Он даже не пытается заставить сестру замолчать, и Нелла недоумевает, почему ему так нравится над ней подтрунивать.

      – Ну все, довольно, – говорит он наконец с блеском в глазах. И в задумчивости наполняет графин элем. – Я собираюсь переговорить с Гансом Меермансом о сахаре. – Взгляд его устремлен на янтарную поверхность, поднимающуюся на глазах.

      Марин кривится.

      – Нет. Нам это не надо.

      – Я больше не могу игнорировать его предложение, Марин.

      – Милый, он такой хлыщ и к тому же сумасшедший… побережем наши души. Мы, добропорядочные амстердамцы, должны…

      – Избавь меня от своего благочестия. Оно меня и так уже далеко завело. Тебя тоже. – Следует пауза, такая вязкая, что Нелла ощущает ее на вкус. – Сахар полезен для кошелька, сестра, – говорит он, – а проблемы кошелька известны тебе лучше, чем кому бы то ни было.

      Марин