Взгляни на меня. Чармили Энн Белл

пазла под названием Лондон. И для меня в то время он был никем, обыкновенным прохожим, чьё имя стало известно годы спустя. Томас Джонатан Эдвардс.

      Я доживала последние дни в крохотной съёмной квартире. Учёбу бросила прежде, чем меня выставили за безрассудные выходки в тисках алкоголя, а Биллу Горману, хозяину ресторана, я камнями изуродовала дорогую машину в отместку за настойчивые предложения подзаработать. Стать сладким десертом для особо состоятельных клиентов, которые мечтали приподнять ткань юбки симпатичной официантки ножами с остатками масла и свинины. Дать волю извращённой фантазии, утолить сексуальный голод прямо в зале. Если бы запах проститутки существовал, то я бы с момента рождения пропиталась им в том в удушливом коконе похоти, в котором мама привыкла существовать, оплачивая мои шансы на благополучие. И затем я бы источала этот запах до конца жизни, не находя способа избавиться от него, – не стереть, не содрать с кожей. Я не считала себя привлекательной и желанной, поэтому не сомневалась: такие унизительные порывы клиентов объяснялись тем, что я казалась им легкодоступной и податливой, а они привыкли получать всё.

      Я сбежала буквально в никуда, с трудом находила способ добывать деньги, снимала жильё вместе с едва знакомыми людьми. Гораздо позже я случайно выяснила, что Билла задушили в уличной драке. Не знаю, был ли то хлыст справедливости или хищная жестокость, утаскивающая в тень подворотен десятки невинных жертв. Я лишь с отвращением усмехнулась. Но его смерть вовсе не значила, что за мной больше никто не гонится. Прежде чем изрисовать машину искренней благодарностью, я обчистила его кабинет, вытащила всё, что казалось ценным, до сейфа добраться не смогла. Билл не только владел рестораном и отелем, но привозил «экзотику» на закуску особо важным клиентам, которые любили долбить свежее мясо с континента: девушки и парни из Чехии, Польши, Франции, России, Германии. Они закрывали глаза и видели ошмётки своего будущего, пока их натягивали на верхних этажах отеля над рестораном. Я вынесла, сколько нашла, денег, заработанных на иностранцах. Перечислила в благотворительный фонд. Отдать их тем, кого разрывали в огне садизма, не удалось бы. Их нельзя было найти. Эти растёртые членами призраки нигде не существовали. Прошлое перечёркнуто, их будущее вспыхивало лишь за закрытыми веками, пока настоящее сгорало дотла.

      Я не играла в Робина Гуда, который крал у воров и насильников. Возможно, я мстила за мать, когда-то названную таким же свежим мясом. Или мстила за себя. И, видимо, прихватила слишком много, если кому-то, кроме Билла, этих денег не хватило. Но меня так и не сумели поймать. В противном случае бы я не писала эти строки, правда?

      Сложив все составляющие загубленной жизни, я поняла, что под тяжестью сожалений и ненависти легче было броситься под поезд, а не гнуть спину, пытаясь выбраться. Быть слабой всегда проще. Опускаешь руки и сливаешься с течением. Я убеждала отражение в зеркале – ничего ценного, невинного и живого во мне не осталось. Я всё