Die Kante und das Kind. Владислав Тодеску

глаза… или веки. Короткий нос, как и губы, с пирсингом. Большие, обескровленные… но ещё чуть-чуть, розовые губы.

      …Дитфрид заплакал. Обычно этот процесс начинался с боли в груди. Иногда сильной, иногда нет… Сейчас же, он просто заплакал. Даже если это не его мать. Даже если в кроватке лежит не он. Ему было грустно… Ему было жаль её.

      Женщина – скорее, молодая девушка, – опустила руки и что-то выронила. Дитфрид не увидел, что, но это «что-то» было из чёрного стекла. Она наступила на осколки и несколько раз подпрыгнула на месте, постепенно разражаясь смехом. «Очень мягким смехом…» – думал Дитфрид.

      Её тело моргнуло пунцовым цветом, как моргает голограмма. Затем, она запустила руки в живот и схватила себя за позвоночник. Субстанция, цвета нефти, залила ей руки и… зашипела. Как шипит вода, соприкасаясь с раскалённым камнем.

      Дитфрид заметил, что Циннат молчит. Как и ребёнок.

      Девушка, тем временем, не двигалась… Только сейчас, всепоглощающая тишина, несколько раз прерванная девушкой и ребёнком, зазвенела…

      …Звон начал искажать пространство, точно горячий воздух. Дитфрид уже не понимал, двигается девушка или нет. Он понимал только то, что его сейчас вырвет от звона и «помех» перед гла…

      Раздался хруст. Не над ухом, а в голове, как голос Цинната.

      Дитфрид увидел, что девушка сломала себе хребет. Звенящая тишина, после хруста, превратилась в секундный писк и затихла. Теперь был слышен только звук течки и сдавленного дыхания.

      Девушка подняла лицо на Дитфрида. Капилляры в глазах полопались, вмиг испачкав радужку и зрачок. Дитфрид видел это так чётко, словно стоял к ней впритык. Её руки, тем временем, всё ещё держали позвоночник, уже разделённый надвое, но по-прежнему держащий на себе плоть и другие кости…

      …Короткое, тихое мычание…

      Ребёнок проснулся. Дитфрид открыл рот и снова заплакал. Как ребёнок. Без слёз, вопя, как завёрнутый в колючую проволоку щенок…

      Она посмотрела на Дитфрида. Не в его сторону, а на него. Она отпустила позвоночник и вытянув окровавленные и испачканные субстанцией руки, быстрым шагом направилась к мальчику.

      Она двигалась как поломанная кукла.

      Дитфрид вжался в стену и не шевелился. Он надеялся, что затемнённый угол не выдаст его… Он имел право надеяться…

      Девушка подняла лицо Дитфрида и направила его на себя… В этот самый момент, мальчик отключился.

      7

      Во рту было сухо как в пустыне, что не мешало языку намертво присосаться к нёбу. Дитфрид знал, что проснулся. Знал, что он теперь в том же Розеделцком лесу, в котором отключился… судя по всему давно, раз перед глазами была краснота.

      «Что мешало остаться здесь навсегда?..»

      Грязь прилепила его тело к земле, а выгибающий спину корень, уже не казался таким неудобным, когда Дитфрид перевернулся на него, перед тем как попасть в демоверсию ада.

      Остаться здесь было бы хорошей идеей, если бы не одно «но» – беримбау. Открытый, закрытый и шуршащий. Они менялись как замедленный