Новая Никея. Алексей Недосекин

новом месте.

      Ах, как мне сделалось хорошо от этих моих мыслей. И я горячо возблагодарил Бога, что снабдил меня этими открытиями, позволил им проступить во мне. Я возвращался в город, совершенно выздоровевший и окрыленный. Вот такие, собственно, у меня новости.

      Я тебя утомил своими умствованиями? Однажды ты спросила меня, в чем я вижу разницу между Христом и Девой-Софией. Мне нечего тебе ответить. Возьмем Троицу: Отец, Сын, Дух. Есть между Ними разница? Нет никакой, ибо Единое – неслиянно и нераздельно. Словами здесь не поможешь и ничего не расскажешь. Это надо было бы увидеть воочию, как Триединое Солнце. Но не всем дано. Да и не всем это полезно. Этот Свет – может и испепелить. «Ибо Бог наш есть Огнь Поядающий», так в Писаниях.

      И есть ли различие между Богом и Его Премудростью? Мне было однажды такое видение, я тебе рассказывал, что Дева-София, как Премудрость Божия, спускалась ко мне, навестила меня своей благодатью. Это как история с Авдием, который пас овец, а затем на него снизошла благодать Божия, и он стал пророком. В точности мой случай. Я пас овец, и на меня это снизошло, и накрыло меня, словно покрывалом. Я видел образ – прекраснейший женский образ, из всех образов, видимых мною доселе. Я слышал ее голос – прекраснейший из голосов. Я обонял ее – так не благоухают никакие цветы под солнцем. Сколько это продолжалось? Минуту, час, год? Не знаю, потому что там, куда меня перенесли, время не течет. Потом я уже сообразил, что прошел целый день, пока я находился в беспамятстве, но овцы мои не разбежались. Они словно бы поджидали, когда я вернусь из небесного моего странствия, чтобы вернуться домой вместе со мной.

      Это была Божья Матерь? Можно сказать и так. Но – как бы никогда не носившая и не рожавшая Христа, а еще только готовящаяся носить и рожать. Дева от Начала. Она говорила, говорила многое, и то, что словами не перескажешь, этих слов человеческий язык не знает. Эти неизреченные слова легли мне в самое сердце, и теперь я ношу их, они мне – словно бы маяки, по ним я веду свой маленький кораблик. Что она говорила явно? Про жемчужину – как драгоценный дар, посланный людям с небес, которым они пренебрегли. И теперь ищут эту жемчужину. Покупают целые поля, чтобы ее обрести. И – не находят, потому что не готовы найти, нечисты. Жемчужина – это не бисер, чтоб метать его пред свиньями, и не святыня, которая опрометчиво бросается псам. Это сокровище сокровенного знания и сокровенного блаженства, которое охраняет само себя, не дается в нечистые руки, и нечистый ум не в состоянии помыслить о нем.

      И, прежде чем обрести сию жемчужину, нам, несовершенным, надлежит еще многое пройти и испытать, соделаться словно бы сталью, плавимой в горниле, горшками, обжигаемыми в печи. Все, что мы нажили, весь наш суетный опыт – все должно пройти испытание и переосмысление. Ибо мы должны приуготовить себя к принятию бесценного дара. В нас должна выковаться словно бы оправа под эту жемчужину, и эта оправа – ювелирное украшение души нашей.

      Она говорила о целомудрии тела,