Ты мой ненаглядный! (сборник). Ирина Муравьева

Однажды в ту коммуналку, где я родилась и росла, где топилась большая голландская печка, пришел почтальон. Он пришел, маленький, серенький, слегка запыхавшись, с матерчатой сумкой, и дал моей бабушке в руке повестку.

      – Вот вам. Распишитесь.

      Она помертвела. Она расписалась. На ватных ногах добрела до дивана, раскрыла конверт. Ей, Е.А. Панкратовой, и мужу (Панкратову также, К.А.), приказывалось явиться к следователю по особо важным делам товарищу Хряпину в 10.00. И адрес указан: Лубянская площадь.

      Бедная голубка моя! Не дряхлая, нет! Моя бедная! Вижу, как она – белее жасмина, белее сметаны – снимает трубку, чтобы позвонить деду, и снова кладет эту трубку обратно. Потом она достает папиросу из начатой пачки и не может зажечь спичку, чтобы прикурить: так прыгают пальцы. Потом – очень тихо – хватается за голову. Потом – очень медленно – набирает телефон Антонины. Когда та подходит, она говорит: «Приезжай». Через час приезжает сестра Антонина Андревна. Они сидят вместе и шепчутся.

      – Туся! Ведь нас заберут.

      – Что ты, Лиза!

      – Мешочек где – помнишь? С колечками?

      – Мешочек? Да. Помню. Они ведь там оба?

      – Да, оба. И там же браслет.

      – Что ты, Лизанька? Будет…

      – Все – девочке, Туся…

      В семь часов вечера, замерзший от ветра, пришел дед с работы. Ему протянули повестку. Дед изменился в лице.

      – Ну вот. Доигрались.

      Бабушка прыгающими пальцами налила ему супу.

      – Поешь хоть.

      Дед поднес ложку ко рту и опустил обратно в тарелку.

      – Не хочется, Лиза.

      Потом Антонина ушла, сильно сгорбившись. Потом хлынул дождь, ночь настала. Трамвай отзвенел за окном, все затихло. Не спали, шептались.

      – Как думаешь, Костя? За что?

      – Кто их знает!

      Ни свет ни заря – поднялись.

      – Поехали, Лиза.

      Лубянский проезд. Вот оно. А что же все дождь, дождь и дождь? Пока дошли, вымокли. Зонтик забыли. Тяжелая дверь. Не скрипит. Видно, смазали.

      – Товарищи, вам на четвертый этаж.

      Ну что ж. На четвертый.

      – После ее смерти… Нам некого, Лиза, бояться. И нечего.

      Имеет в виду: смерти дочери.

      – Ах, только бы вместе! Ведь там, говорят, по отдельности, Костя. Мужчины и женщины. Все: по отдельности.

      Вот он, кабинет. В.П. Хряпин. Наверное: Виктор Петрович. А может быть, Павлович, кто его знает.

      – Зайдите, товарищи.

      Зашли, наследили: ведь дождь, очень грязно.

      – Простите, мы тут…

      – Ничего. Подойдите.

      Сидит за столом. Ни лица, ни обличья. Костюм серый, штатский. Очки. Сам безбровый. Глаза незаметные, нос незаметный, а рта вовсе нету. Какой же ты Хряпин?

      Достает фотографию, показывает.

      – Известен вам этот товарищ?

      На карточке – важный, мордастый, заросший. Похож на «товарища» Маркса.

      – Известен?

      – Нет, первый раз видим.

      – Смотрите внимательней!

      Смотрят: мордастый.

      – Нет,