Ты мой ненаглядный! (сборник). Ирина Муравьева

их, Катюша! – солидно сказал дядя Саша. – Они уже час там сидят.

      – Перед самой смертью, – задыхаясь и торопливо сглатывая слезы, продолжала я, – он подозвал меня к себе и сказал, что взял тогда Зимний дворец.

      – А бабушка знает?

      – Наверное, нет. Он сказал: «никому».

      – Да что вы там? Ай обоссались? – спросила сквозь дверь тетя Катя.

      Она любила меня и терпеть не могла Алку, которая, будучи дочкой «гулящей», могла научить меня ужас чему.

      – Катюша, я тоже хочу в туалет, – сказал дядя Саша, любивший слова покрасивей. – Гони их оттуда взашей.

      Мы вышли. Тетя Катя всплеснула голыми руками в муке.

      – Так что ж вы тут делали?

      Ночью я не могла заснуть. Тело пылало под одеялом, а память восстанавливала минуту, как дед (тут перед глазами возникала некоторая путаница между моим настоящим дедом, высоким, худым, серебристо-небритым, и этим матросом, который был слева!) подозвал меня к своей кровати и повторил все, что вчера рассказала чернобровая Вера Васильна, тыкая указкой в картину. Утром оказалось, что у меня температура, и я проболела не только каникулы, но целых три дня после этих каникул.

      Когда я за руку с бабулей вошла в школьный вестибюль, оба наших класса «А» и «Б» были уже построены и развернуты лицами к лестнице. Бабуля приготовилась извиняться, но Вера Васильевна, вся разрумянившись, шагнула навстречу, как будто бы мы принесли ей подарки.

      – Иди скорей, стройся! – сказала она и расправила брови.

      На перемене Вера Васильна подошла ко мне:

      – Панкратова!

      Мы с Алкой гуляли по коридору.

      – Воронина, погуляй одна! – сказала Вера Васильна. – Панкратова, иди за мной!

      В пустом классе были открыты форточки: помещение проветривали, и пахло немного бензином и снегом.

      – Твой дедушка был революционером? – волнуясь, спросила она.

      Я покраснела так, что школьное платье прилипло к спине.

      – Да, был. Он взял Зимний дворец.

      Большое лицо Веры Васильны пошло пятнами, похожими на гроздья рябины.

      – Панкратова! Что же ты раньше молчала? Твой дед был героем. Теперь весь наш класс будет этим гордиться.

      Глаза ее увлажнились, и она быстро погладила меня по голове.

      После уроков Вера Васильна, расталкивая учеников и родителей, протиснулась к бабуле, ждущей на лавочке в вестибюле с моей шубой и валенками на коленях. Бабуля испуганно приподнялась.

      – Мы узнали, что ваш муж принимал участие в штурме Зимнего дворца, – сказала Вера Васильна, схватив сильными пальцами ее руку.

      Бабуля выронила валенки.

      – Ваша внучка рассказала об этом своей подруге Ворониной, а Воронина рассказала мне.

      Тот страх, который сковал бабулю, был вряд ли подвластен словам. Но опыт всей прожитой жизни был равен наставшему страху. Она усмехнулась:

      – Болтушка какая! Вот хвастаться любит!

      – Какое же тут хвастовство? Ведь этим же нужно гордиться!

      – А мы ей всегда говорим, – не чувствуя губ, языка, неба, рук и мелко дрожа, отвечала бабуля, – что каждый лишь сам за себя отвечает