Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник). Анна и Сергей Литвиновы

похмелье. Она укутала ее потеплей и приготовила крепчайший кофе – кипятильник работал даже на теплоходе. Напоила ее отвратительной водкой, купленной на южнороссийском базаре.

      Таня чувствовала неизъяснимую симпатию к этой немолодой (но и нестарой еще), истрепанной жизнью женщине, добывающей нелегкий хлеб в поте лица своего.

      Выхлебав кофе, а потом и водочки, Зойка разрумянилась и повеселела. Вскочила с койки и стала доставать из сумки съестные припасы: домашние котлетки, жареную курочку, одесскую колбаску, копченую скумбрию, блинчики с творогом…

      – А у меня ничего нет, – виновато сказала Таня. – Только это, – Таня достала из баула банку огурцов.

      – Та сразу видно, что ты не наша. – Зоя говорила с характерным южным выговором, утрируя звуки «г» и «ш». – И чего маскировалась? Тоже – Штирлиц!

      Таня покраснела.

      – Че везешь-то? – просто поинтересовалась Зойка.

      Таня замялась.

      – Ладно, не ври. Ну, чего – Илюхе дать пришлось? – Зойка спросила об этом деловитым обыденным тоном.

      Таня снова покраснела. Ну не объяснять же ей, как все было на самом деле и что она в самом деле везет!

      – Ну, и как у него? Стручок?..

      Странная робость овладела Таней при общении с этой битой-перебитой жизнью, тертой-перетертой женщиной. Она только молчала, даже не отшучивалась.

      – Где в Стамбуле жить-то будешь – знаешь?

      Таня пожала плечами.

      – В «Мармаре» небось?

      – А что это за «Мармара»? – полюбопытствовала Таня.

      – Это такой отель на горе. Этажей двадцать. Пять звезд. Швейцар в перчатках и все такое… А у кого товар брать будешь?..

      Таня опять стушевалась.

      – А хочешь – давай со мной. Я в этот раз одна, ты одна, а бабам в Стамбуле одним делать нечего…

      – Ну, может быть… – неуверенно сказала Таня.

      Москва, сентябрь 1973 года

      – Да! Да! Да! Да! – вопила и изгибалась под ним Лялька. Ее зубки впивались в его шею.

      «Останутся следы, – отстраненно думал Антон. – Что же я скажу Белоснежке?» Но эта мысль была где-то на периферии его сознания. Его всего затопило предвкушение конца. Он шел к нему, подгоняемый снизу жаркими толчками Ляльки. Он стискивал ее раскинутые по кровати руки. Они оба были мокры от пота. Иногда он открывал глаза и в свете раннего осеннего утра видел разметавшиеся по подушке черные волосы Ляльки, ее плотно сомкнутые глаза и бормочущий рот. «Давай, давай же, кончай!» – выкрикнула она, извернулась и взяла в рот его сосок. И тут он финишировал. Мощно, долго, победительно. Она заорала, ничуть не смущаясь картонных стен общаги.

      Потом он отвалился к стене и уставился в потолок. Лялька еще стонала. А ведь это третий раз за два часа, подумал он. Личный рекорд. Вот это баба! Супер! Как не похожа на стыдливую, холодноватую его невесту!

      Лялька приникла к его груди и стала