Твоя капля крови. Ина Голдин

как отоспится, ехать следом, а сам попросил у хозяина коня. Выведенный во двор каурый нехорошо всхрапнул, заржал и дернулся в сторону, едва Стефан протянул руку к поводьям. Видно, амулет, притупляющий животное чутье, почти растерял свою силу. Хозяин бросил на Стефана недоверчивый взгляд и крючковатыми пальцами сотворил «рогатку». Не иначе, заподозрил в князе самого Гнилого.

      Впрочем, для них мы все – гнилое семя…

      – Что-то вы ему, ваша светлость, не приглянулись, – не без злорадства заметил хозяин.

      После долгих уговоров конек все же позволил себя оседлать.

      – Куда ж вы, в самую-то ночь?

      Стефан только рассмеялся. В отличие от большинства людей, в темноте он видел прекрасно.

      Остаток пути он проделал в седле и позже стал жалеть об этом: с непривычки все разболелось. К имению Белта он подъехал ранним утром, под оглушительный щебет проснувшихся птиц. Над ровными голыми каштанами, вставшими вдоль дороги как в карауле, небо розовело, в яркую щель на горизонте пробивалось солнце. Где-то сипло запела пастушья свирель.

      На перекрестке, там, где от дороги отстегивалась другая, ведущая к особняку, ждала его Добрая Матерь.

      Стефан спешился, подошел ближе к каменному постаменту, украшенному венками из цветов, и опустился на колени прямо в жухлую траву перед статуей, которая стояла, разведя руки и склонив голову. Стефану всегда казалось, что она и вправду похожа на его мать – веселую добрую Катажину, которую ему никогда не пришло бы в голову назвать мачехой. Или – хоть мысль эта была кощунственной – на ту, которую он никогда не знал, ту, что давно лежала на перекрестке дорог, пригвожденная к не желающей принять ее земле.

      Стефан молился про себя, чувствуя, как постепенно сползает с плеч, уходит усталость.

      Наконец он встал, отряхнул с плаща приставшую траву и, распрямившись, увидел в конце дороги ворота своего дома.

      Спешившись во дворе, он ожидал почему-то, что Рудый прибежит его встречать. Но собака, верно, давно издохла, и Стефан замер посреди двора, заполненного дневной суетой. Он озирался по сторонам, как зевака, вдруг ничего не узнавая: ни серой громады отчего дома с гербом над дверями, ни двора, ни людей.

      – Пан Стефек! – раздалось где-то сбоку. – Пан Стефек!

      Молодая девушка в платье с яркими лентами подбежала к нему и остановилась в полушаге, явно поборов желание броситься ему на шею. – Приехали!

      Белта смотрел на нее, не узнавая, пока она, улыбаясь во весь рот, не спросила:

      – А пан мне гостинчика не привез?

      – Ядзя!

      Когда он уезжал, Ядзя, дочка управляющего, была совсем еще маленькой. Она любила встречать братьев, когда они возвращались домой из поездок, и без церемоний лезла к ним в карманы в поисках гостинцев. Так что они с Мареком привыкли в городе покупать яблоко ли, леденец – для Ядзи.

      – Будет гостинчик, – пообещал он, все еще не веря, что эта взрослая девушка – маленькая Ядзя. – Следом в повозке едет.

      – Спасибо. – Она присела,