Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах. Лев Аскеров

визжит. Заправский жандармский шмон.

      Ни зги не видно. Вообще смотреть на дорогу невозможно. А надо. Чтобы не пропустить долгожданных к заимке. Разделаться с ними здесь, в версте от нее. Там много свидетелей.

      И они смотрят по очереди. Ага Рагим, Фимка Сапсан, кержак из местных Витек Макаров, волжанин Спирин по кличке Бурлак и двое городских. Ни фамилий, ни кличек их толком никто не знал.

      Очередь была за Спириным. Он ерзал и просил Господа дать ему терпение выдюжить. В теле стыла кровь. Он бил себя по бокам и кряхтел. Кровь должна быть горячей. Спирин в этом был убежден. Все самое трудное делается с горячей кровью. Горячая кровь – это хорошо. Он думал о горячей крови, чутко прислушиваясь к себе, к дороге и к голосам сотоварищей.

      – Завыть не смогу. Сплясать – спляшу и Рахимке-басурману бока намну, – услышал он мерзлый голос Макарова, а потом возню.

      Потом пошла свалка. Фимка Сапсан с двумя городскими тоже ввязались…

      «Кровь разгорячают ребятушки», – одобрительно подумал Спирин.

      Потом все опять стихло. Сапсан из-под полушубка вынул фляжку.

      «Самогонца кушают», – сглотнув слюну, определил Спирин.

      – Бурлак, глотни и ты сугревательного, – предложил Макаров.

      – Благодарствую.

      Фимка Сапсан исподтишка наблюдал за ним. Спирин зажмурился. Он слушал, как по жилам побежал огонь и тело пыхнуло жаром. Смотреть на постылую дорогу расхотелось. И он снова сказал:

      – Городошники сбряхали. Золотых саночек не будя. Неча зенки пялить.

      – Не бузи, Даня. Ты товарищей из города не знаешь, и не лепи на них.

      Яков Сергеевич тебя особо предупреждал, – вплотную придвинувшись к нему, сказал Фимка Сапсан.

      Спирин виновато захлопал глазами и послушно повернулся к большаку.

      Ослушаться Фимки он никак не мог. И никогда не смел. Даже, как говорили в бараках уголовников, побаивался его. Хотя одна ладонь Данилы Спирина могла покрыть всю Фимкину грудь. А Фимка не из слабогрудых. Вдвое меньше Данилы, он, как шлюп, был сколочен добротно. Досточка к досточке. Да и парус его кудрявый – светлый. В Одессе, откуда Фимку за убийство полицейского поставили в этап, шагавший в Сибирь, он слыл знаменитым вором. В остроге Поганом, где политические, как в свое время и здесь, в Медвежьем, содержались в одном бараке с уголовниками, Фимка тоже прославился. Ухайдакал четверых бандитов. И каких! Сибирь кандальная их по имени-отчеству величала. На звериной душе упокоенных много безвинной крови напеклось. И с тех пор Фимка Сапсан накрепко завязался с политическими.

      – Тихо! – прикрикнул на распалившихся товарищей Ага Рагим. – Едут.

      Все затихли. Прислушались.

      – Померещилось тебе, – сказал один из городских. – В эту какофонию издали их не услыхать.

      – Едут, едут, – уверенно повторил Ага Рагим. – Надо готовиться.

      Даня Спирин, оттянув ухо собачьего малахая, на минуту замер, а затем угрюмо выбасил:

      – Прав Рахимка. Идуть.

      Сомнений больше не оставалось.

      – По