Магические очки. Иван Штевен

ваш гнев на сына поверг её в бесчувственное состояние. Ах! Это очень натурально: у вас один только сын, и какой сын! Ои украшает нравом и способностями в понятиях всё училище, он утешит вашу старость. Простите ему, сударь, эту маловажную потерю; он вознаградит новым прилежанием.»

      Отец мой, видя, что денег возвратить нельзя, после выговоров и брани, отдал Шедонию другие; матушка со слезами отпустила нас в училище и упрашивала вперед быть осторожнее, а я только грустил о своей потере. Шедоний, заметив это, дал мне червонец и сказал: «Утешься, милое дитя, если тебе случится надобность в деньгах, то обратись ко мне; я заметил, что отец твой скуп, а в твои лета надобно иметь невинные удовольствия».

      «Не смотря на убеждения Шедония, за потерянные деньги и разные шалости меня заперли на три дня в особую комнату, обед и ужин ограничили одним хлебом с водою, и строго запретили кому бы то ни было входить ко мне, за исключением самой хозяйки, Терезы.

      Два часа я оставался взаперти – от досады, скуки, голода, кусал себе пальцы, бегал по комнате, теребил учительский парик на болване, и выдумывал средство освободиться. В это время отворилась дверь – вошла, или вернее сказать, влетела Туанета, сестра г-жи Шарон; она жила по соседству с нашим училищем с престарелым своим мужем. Эта женщина имела стройную талию, черные на выкате глаза, длинные ресницы, выгнутые брови, орлиный носик, маленький ротик, одним словом, совершенная красавица и не более двадцати пяти лет.

      – О чем задумался, бедный Антоний? (так она всегда называла меня). Будь весел! Всё пройдет. – Она ласково потрепала меня по щекам. – Не хочешь ли пообедать?

      – Нет! хлеб и вода не слишком вкусны.

      – За что же ты сердишься? Разве я виновата твоей неволе?.. Ах! если б ты знал как, я скучала о твоей отлучке! Если б знал, какое принимала участие? Полно ж грустить! Утешься, глупенькой! Я упрошу сестру, она не станет морить тебя голодом, будь только скромен, умён и… – она поцеловала меня в лоб и проворно выскочила из комнаты.

      – «Будь скромен и умен!» – поторил я с изумлением. Это были слова Шедония. К чему же они теперь служат? Она меня поцеловала, так мило, так приятно, кажется, этот поцелуй пролетел прямиком в мое сердце!.. Правда, я давно заметил, что сестра г-жи Шарон предпочитает меня другим моим товарищам, наедине ласкает, жмет мне руки, и, кажется, что-то хочет сказать. Странно!.. Я погрузился в приятные мысли; а через полчаса Туанета возвратилась, принесла обед лучше того, которым пользовались мои товарищи, и сказала:

      – Сестра ушла, но доверила мне ключ от этой комнаты. Садись, Антоний, кушай и пей.

      Я не заставил её повторять и бросился к столу, как голодный волк на овцу.

      Окончилось время ареста; меня освободили, товарищи при виде меня вскричали:

      – Ах, Антоша! Как ты похудел! Верно все три дня тебя морили голодом, верно давали один только хлеб и воду?

      Шедоний, подражая им, с коварною улыбкою спросил:

      – Бедный Антоний! Кто приносил тебе пищу? – И на ответ, что сама г-жа Шарон,