трепал по щекам, говоря: «Вот прекрасный мальчик! полный, круглый, румяный. Из него выйдет много добра, это видно по его глазам». – Когда же он спрашивал урок, который я редко знал, то вместо выговора и наказания, он советовал только протвердить; если ж другие учителя хотели поступить со мною иначе, то Шедоний изображал с видом кротости о правилах воспитания, что строгость ожесточает нравы, утверждая: ребенок подобен весеннему цветку, который произрастает в посредственной теплоте, и что сильный зной и стужа препятствуют полному его образованию. Этот иезуит имел выразительные черты; вся его наружность обозначала сильные страсти. Он был высок, худощав, сутуловат; имел длинное лицо, излысистый лоб, черные волосы с проседью, широкий рот, отвислые губы, всегда казавшие улыбку – но эта улыбка изображала коварство и скрытность. Он услуживал содержателю училища и жене его, выведывал в доме все тайны и передавал их хозяевам в преувеличенном виде. Главную страсть составляли в нём скупость и склонность переносить вести из дома в дом. Он предпочтительно любил детей, имеющих богатых родителей, посещал их дома; не прося явно, умел выманивать подарки, и всеми средствами улучшал своё состояние; не стыдился даже у детей выманивать деньги для сбережения, которых не возвращал; а так как я имел более других, то и получал перед всеми предпочтение. Человек этот заслужил общую ненависть, и только одна необходимость заставляла скрывать свои чувства; он приобрел дружбу содержателей училища и мог, кому хотел, навредить, или быть полезным, тем более, что он никогда не сердился, не изъявлял явно неудовольствия, всех ласкал, со всеми дружил и, сделав кому-нибудь пакость, старался переложить свой поступок на других. Этому человеку, как мне казалось, я понравился; он с видом участия брал у меня деньги для покупки разных мелочей, и каждую вещь ставил вчетверо. Все воспитанники знали это и не смели изъявить своего неудовольствия. Шедоний не только в училище, но и в домах родителей приобрел уважение, доверие и заставил всех молчать.
Так шло мое воспитание до пятнадцатилетнего возраста. Я пользовался благосклонностью Шедония и шалости мои проходили без наказания. В один субботний день я пошел после обеда домой, чтобы взять деньги за треть года и отдать содержателю училища. Шедоний, узнав об этом, пригласил меня после посещения родителей навестить его, обещаясь угостить фруктами из своего сада. Не имея подозрения, на другой день утром свободный от занятий, я спешил исполнить приглашение; он принял меня ласково, велел своему человеку подать завтрак, показывал коллекции из многих животных, пернатых и высушенных насекомых, рассказывая о свойствах их.
Не имея склонности к натуральной истории, я пустился в сад, бегал, развился; добрый хозяин не запрещал мне рвать фрукты и цветы, и поощрял к шалостям, наконец я устал, сел в беседке и попросил пить. «Погоди, милое дитя, – сказал ласково Щедоний, – ты очень разгорячился, я принесу что-нибудь тёплое утолить жажду, иначе ты можешь простудиться – а в ожидании
