Пластуны. Золото Плевны. Золото Сербии. Николай Зайцев

говорил, а сам разворачивал свой сверток. В толстой выделанной свиной коже завернуты глиняная баночка, чистые тряпицы, горстка корпии.

      Я понял, моего согласия он спрашивать не будет.

      – Дай еще хлебнуть.

      – Лучше после. – И словно оправдываясь: – Там совсем немного осталось.

      Эта непривычная интонация подействовала на меня сильнее крика.

      Он жалеет меня, будет резать, но ему меня жалко.

      Кто в этом мире меня жалел?

      Прохор? Ему вроде положено с малолетства за мной следить. Служба такая.

      Мама? Ну мама есть мама!

      Вот и все.

      – Режь давай! – потребовал я. – Режь!

5.1

      Даст Бог вырваться отсюда – женюсь. Тогда, может, еще жена жалеть и молиться за меня будет. Мысль напугала и одновременно разозлила. Что ж ты, поручик-хват, чуть прижала судьба, на что угодно готов?!

      – Режь, Микола, не тяни, а то я какой-нибудь дурацкий обет дам, потом всю жизнь жалеть буду.

      – Зараз[33], – спокойно сказал Николай Иванович. – Не беснуйся. Нож правлю.

      Казак сел мне на ноги.

      – Не шевелись и свет держи. Смотри, чтоб ровно. Мне видеть надо.

      И запел, замурлыкал, напевая какую-то бодрую песню как ни в чем не бывало. Я подивился чужой выдержке. Свиную кожу казак свернул в трубочку.

      – На-ка, зажми зубами. Потом спасибо скажешь.

      – Да она грязная! Смотри: ее до меня грыз кто-то.

      – Бери, бери! Ты не чище!

      – Да не стану я после кого-то в рот свиную кожу пихать!

      Казак вздохнул и, одной рукой зажав мне ноздри, другой ловко сунул в открывшийся рот сверток. Погрозил мне пальцем, на работу свою любуясь.

      Первый разрез я перенес спокойно. Только факел в руке на миг дрогнул, но я его быстро выровнял. Посмотрел на мрачную тень на скале. Усмехнулся. Больно, но терпеть можно. Справлюсь.

      На втором понял, зачем кожа во рту. Без нее зубы раскрошил бы друг о друга.

      А вот когда пластун стал выдавливать пулю наружу, на несколько мгновений впал в темноту забвения.

      Всего лишь на миг факел наклонился, и я снова твердо его сжал. А может, Микола мне его в руки сунул, и я сжал. Не был уверен. Теперь я ни в чем не уверен. Спину жгло огнем.

      Бесформенный кусок свинца в маленькой лужице крови лежал перед моими глазами.

      – На память, только на теле не носи – плохая примета, – спокойно сказал казак, вскидывая голову и прислушиваясь к посторонним звукам. Что можно услышать? У меня в ушах один шум, да что-то бухает постоянно.

      – Показалось, – пояснил он, отвечая на немой вопрос.

      – Все, что ли?

      – Еще хочешь? – пластун покрутил острым ножичком перед носом.

      – Господи! – простонал я, выплевывая кусочек свиной кожи со щетиной. – Изверг! Что наделал-то?!

      – Не благодари! – усмехнулся Николай Иванович, складывая нехитрые хирургические вещички обратно в плотный сверток. – Это только начало. Дальше заживать будет. А как – все в руках божьих.

      – Ну что, закончил? Слезай с меня. Расселся, изверг окаянный! А я-то поверил, что ты – лекарь. А ты… Ты!

33

Зараз – сейчас.