Чернее черного. Весы Фемиды. Найо Марш

увесистых хлопков. Стоять навытяжку и кланяться, сгибая только шею, что, по представлениям Аллейна, отвечало этикету, оказалось делом затруднительным.

      – Господин президент… – начал он.

      – Что? Глупости, глупости! Фигня, дорогой мой, как мы выражались в «Давидсоне».

      «Давидсоном» назывался пансион при прославленной школе, в которой оба некогда обучались. Громобой был слишком консервативен, чтобы заботиться о словах. Аллейн увидел, что он-то как раз надел старый школьный галстук. Больше того, на стене за президентской спиной висела в раме большая фотография «Давидсона» с группой мальчиков, в заднем ряду виднелись и они с Громобоем.

      – Давай-ка присядем, – басил Громобой. – Куда бы нам? Да вот сюда! Садись, садись! Как я тебе рад!

      Волосы его, похожие на циновку из стальной проволоки, уже начали седеть и напоминали теперь дамскую шляпку без полей. Огромный торс основательно раздался, белки глаз чуть налились кровью, но Аллейн, словно в двойной экспозиции, видел сквозь эту фигуру выточенного из черного дерева юношу, который сидит у камина, держа в руке бутерброд с анчоусом, и говорит: «Ты мой друг. До сих пор у меня здесь друзей не было».

      – Как хорошо ты выглядишь, – восторгался президент. – И как мало переменился! Куришь? Нет? Сигару? Трубку? Да? Ну так кури. Ты, разумеется, завтракаешь с нами. Тебе уже сказали?

      – Я ошеломлен, – только и мог вымолвить Аллейн, когда ему наконец удалось вставить слово. – Еще минута – и я забуду все протокольные тонкости.

      – Забудь о них прямо сейчас. Тут же нет никого. К чему они?

      – Мой дорогой…

      – …Громобой. Ну-ка, выговори это слово. Я его уже сто лет не слышал.

      – Боюсь, я едва не произнес его, когда вошел. Мой дорогой Громобой.

      Президент просиял неожиданно щедрой улыбкой, производившей точь-в-точь такое же впечатление, как прежде.

      – Вот и ладно, – негромко сказал он и, помолчав, добавил: – Видимо, мне следует спросить, что стоит за твоим визитом. Ваши официальные лица, как ты знаешь, не очень многословны. Они сообщили только, что ты приезжаешь и был бы не прочь меня повидать. Я, разумеется, страшно обрадовался.

      «Да, задали мне задачу, – подумал Аллейн. – Одно неверное слово, и я не только провалю мою миссию, но, похоже, загублю старинную дружбу и даже посею семена политически опасного недоверия».

      – Я приехал, чтобы кое о чем тебя попросить, и сожалею, что приходится досаждать тебе этим. Не стану притворяться, будто мое начальство не знает о нашей старой дружбе, которую я очень ценю. Разумеется, знает. Однако я согласился на поездку потому, что считаю эту просьбу разумной и тревожусь о твоей безопасности.

      Какой-либо реакции пришлось дожидаться довольно долго. Казалось, упал некий занавес. Впервые с момента их встречи Аллейн, глядя на эту немного отвисшую челюсть, на мешки под лишенными блеска глазами, подумал: «Я разговариваю с негром».

      – Ну да! – наконец произнес президент. – Я и забыл. Ты же полицейский.

      – Пословица гласит: хочешь