Самоцветы. Литературно-художественный альманах. Ольга Таир

ребенка покормит, уложит – и за сердце схватится.

      Значит, опять в аптеку за лекарствами бежать.

      За каплями пустырника; за настойкой валерьяны.

      А денег-то где взять?

      Однажды вечером гуляла Тамарочка с маленькой Ритой по Арбату. Уже зажгли фонари, темнело. Тамарочка боялась темноты, домой заспешила. Риту за руку тянула, а та упиралась: «Не надо домой! Хочу еще погулять!» Фонари горели цветно, странно искрились. Соблазн висел и таял в теплом вечернем воздухе. НЭП, и настежь открыты двери магазинов, лавок, ресторанчиков. Покупай не хочу, жри от пуза! Откуда-то все появилось: и шелка, и икра, и сдоба. У кого деньги водились, кто мошной звенел – накупал всего, в ресторациях сидел допоздна, ел и пил, песни Петра Лещенко слушал.

      Тамарочка, зубы сцепив, гордо шла мимо лавчонок и кабаков. Ни ногой сюда! Никогда!

      А потому что у вас кошелек тощий, мадам.

      Почуяла взгляд спиной. Остановилась. Осторожно глянула через плечо, кто за ней идет.

      Человек приподнял вежливо котелок.

      – Мадам? Проводить вас?

      – Я не мадам.

      – Ах, прошу прощенья, товарищ.

      Согнул руку колесом.

      – Обопритесь. Всюду бандиты. Вам со мной спокойнее будет гулять. Вы, извиняюсь, где проживаете?

      – А вот это вам не надо бы знать, ― покосилась Тамарочка, но руку опасливо на сгиб мужской руки – положила.

      Так шли по Арбату. Фонари бешено горели над их головами. Сыпали искры.

      – Что вы молчите? – наконец спросила Тамара.

      Человек в котелке сказал медленно, задумчиво:

      – А что говорить? Вы красивая женщина. Вижу, замужем. – Кивнул на дешевое позолоченное колечко на безымянном пальце Тамары. – Самое большее, что я могу сделать для вас, это до дому проводить.

      – А вы кто такой?

      Улыбка изогнула печальные губы.

      – Я? Скажу – не поверите все равно.

      – Тогда не говорите, ― выпалила Тамарочка, испугалась не на шутку.

      Молча шли. Малышка Риточка семенила ножками, обутыми в шитые башмачки с кружевом.

      Прошли весь Никитский бульвар. Потом Тверской. Постояли у памятника Пушкину. Вышли на Тверскую. Дошли до Газетного. Ночная тьма чернилами заливала Москву.

      – Я здесь живу, ― шепотом сказала Тамарочка, кивая на подъезд.

      Тогда человек выпустил ее руку, снова приподнял котелок и вежливо сказал:

      – Сегодня я добрый. Я вас не тронул. А мог бы тронуть. Я все могу. Мне все подвластно. Не то что вы, слабенькая. Если бы вы – по доброй воле – со мной! Я бы показал вам мир. Роскошь. Счастье. Дальние страны. Вы бы узнали, что такое власть. И деньги. Вы бы поняли, какое это наслаждение. Но вы упрямая. Вы железная. Вы выбрали нищету и смерть. Ну и все тогда. Прощайте.

      Шаг назад от нее, еще шаг, еще шаг.

      – Кто вы?! – крикнула Тамарочка в ночь.

      Из тьмы донеслось:

      – Вам не надо это знать, мадам. А вот я про вас все знаю. Вы умрете после большой войны. В день, когда война окончится.

      Лунным