Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2. Владимир Жестков

в институте элементо-органических соединений синтезировали и включили меня в число соавторов. У меня это было первое авторское свидетельство, вот я и запомнила всё так хорошо.

      Я смотрел на эту оживлённую женщину: глаза горят, с лица улыбка не сходит, – и думал совсем о другом, о том, что вот она, ещё одна случайность в моей жизни, о которой я ничего не знал. А сколько их таких уже было и сколько ещё впереди меня ждёт. Я так погрузился в эти мысли, что в себя пришёл, лишь когда она меня за рукав дёрнула:

      – Эй, Ваня, мечтательный ты наш, я здесь. Уже не раз замечала, как ты, с Дмитрием разговаривая, вдруг будто исчезаешь, в мечтах своих, как в тенетах, запутавшись.

      Второй раз она имя Дмитрий произнесла, и второй раз оно мне ухо резануло – я же так Диму почему-то никогда не называл, всё Дима да Дима, – но она мне додумать эту мысль не дала, перебила:

      – Ты на меня посмотри и внимательно, не отвлекаясь, выслушай, а то времени уже много. Смотри, дождь вроде затих, и народ на палубу всё вылазит и вылазит. Скоро на завтрак позовут, а там уже экскурсия начнётся. Гид у нас – закачаешься. Вообще, что ни гид, то с нами каким-то образом связан – интересно получилось… Ну да ладно, я сама куда-то в сторону ушла, а тебя за это укоряю. Слушай дальше. Есть в компании, что у нас в группе невольно образовалась, дама одна. Её Аглаей Николаевной кличут. Ну и имечко ей родители дали – умереть не встать. Так вот, эта Аглая, я тебе скажу, пакость редкостная, можешь даже ей передать, я не обижусь. Вроде доктор наук, профессор, но такая… – Она задумалась, затем головой тряхнула. – Никак цензурное слово подобрать не могу, всё матерные в голову лезут. Думаю, ты меня понял, что я имею в виду. Явно в роли сексотки при великом вожде подвизалась. Да и сейчас этим грешит, от дурных привычек сложнее избавиться, чем от хороших. С виду так симпатичная женщина, весьма неглупая, но с напрочь гнилой сердцевиной. Представляешь, решила она с нами приватные беседы вести, пытаясь разузнать, кто, что да кому говорит, когда она этого слышать не может. Мы, все остальные, собрались, её блокнот изъяли, с которым она не расстаётся. Мы-то по наивности полагали, что она рассказы гидов стенографирует, а оказалось… – Тут она рукой от возмущения махнула. – Блокнот мы в её присутствии в море отправили, пусть Нептун или Посейдон – я не знаю, кто здесь царствует – полюбопытствует, до чего пакостные души доходят, а ей популярно объяснили, что если она не уймётся, то мы её ночью спеленаем, рот заткнём и следом за блокнотом в гости к царю морскому отправим, а для надёжности предварительно сонную артерию вскроем, чтобы акулы на запах свежей крови сбежались. Никто не найдёт. Она поняла, что с нами шутить нельзя, здесь же врачи собрались, нам резать и кромсать одно удовольствие. Садистки мы. Вроде после этого она немного подуспокоилась, а потом на вас взъелась из-за чего-то. Вернулась как-то вечером, это ещё в Италии было, сама не своя – бешеная, в общем. Если бы кричать стала, было бы нормально, покричит да перестанет, но она шипеть начала, что вас всех со свету сживёт. Особенно тех, которые