Чужой среди своих 2. Василий Панфилов

начав разговор первым, показал, что разговор с позиций безусловно старшего и авторитетного у него выйдет.

      – Кхм… – однорукий с сомнением посмотрел на меня, затем покосился на мать.

      – Слушаю вас, – сухо повторил я, кладя ногу на ногу и чуть склоняя голову набок.

      – Кхе… – снова кашлянул однорукий, непроизвольно снимая шляпу и теребя её в руках, разом вспотев.

      «– Закоротило» – мрачно подумал я, не испытывая к пейзанину даже толики жалости или сочувствия.

      – Люди, значит, поговорить пришли… – проскрипел он несмазанным механизмом, часто моргая и оттягивая нечистый ворот вышитой косоворотки.

      – Неужели? – самым светским тоном поинтересовался я, меняя ноги и обхватывая колено руками.

      – Да! – излишне громко выкрикнул он и зачем-то закивал, – Это… поговорить, по-соседски.

      Вместо ответа вздёргиваю бровь и переглядываюсь с мамой, мастерски включившейся в непростой разговор, и, не произнося ни слова, создающей правильный фон.

      – Поговорить, – селянина снова закоротило, – а вы вот этак… Нехорошо, нехорошо…

      Осуждающе покачивая головой, он взглядом и интонациями пытается продавить нужную ему точку зрения, но тактика, прекрасно отработанная на односельчанах, и таких же непритязательных личностях, дала на нас сбой.

      – Да? – снова вздёргиваю бровь и переглядываюсь с мамой, едва заметной мимикой и пожатием плеч показывающей, что в словах посетителя она не видит никакой логики.

      – Поговорить, – снова закивал переговорщик, который либо не понял сути происходящего, либо, что вернее, его просто закоротило, и, как примитивный механизм, он принялся выполнять одну из заложенных программ.

      – Народ уже за участковым пошёл, – сообщил он, обильно потея, – и вам бы, значит, не доводить до греха! Оно ведь зачтётся, если покаяться.

      – Неужели? – светски осведомился я, склоняя голову на другой бок и ожидая ответа.

      Однорукий парламентёр, нутром чуя какой-то подвох, но не наученный вычленять такие вещи, занервничал ещё сильней, но программа, заложенная в нём, толкала селянина по наезженной колее.

      – Да, да… – болванчиком закивал он, – общество, значит, готово пойти навстречу!

      – А что Татьяна Никаноровна? – поинтересовалась мама, – вступая в беседу.

      – Кхе… – взгляд переговорщика вильнул в одну сторону, в другую, – Она конечно тово… женщина своеобразная! Ну так и возраст же… Судьба, опять же, непростая.

      – Ну так значит как? – нервно поинтересовался он, – Миром решаем, или как?

      – Да вы знаете… – я снова переглядываясь с мамой, видя на её губах поощрительную и немного злую усмешку, которую, наверное, человек посторонний и не поймёт, – всё-таки или как.

      – Кхе… – кашлянул однорукий, и сипло втянул воздух. Выпучив глаза, он смотрит то на меня, то на маму, и, по-видимому, хочет что-то сказать, но, но не находя