Потанцуй со мной. Анна Белинская

здесь все, как селедки в банке с душком: потные, вонючие, мокрые и слизкие.

      Но это совершенно не мешает нам с Борей зажечь!

      Наши танцы – гибрид из моих профессиональных классических па и Бориного мужского стриптиза из какого-нибудь малоизвестного пригорода.

      Но выглядим мы всегда шикарно!

      Сельский Бурлеск на гастролях!

      Тремся с Борей попами, а руки друга незатейливо проходятся по моей груди. Такое я могу себе позволить только с ним. Потому что мой парень – ревнивый собственник и мне ни раз от него прилетало за такие откровенные танцы. Мне кажется, Матвей ревнует меня даже к балетному станку.

      А вот Боря имеет статус «неприкосновенности», потому что все в группе считают, что Бориска – гей.

      Если честно, я бы хотела, чтобы так оно и было, уж больно нравятся мне наши с ним жаркие танцы!

      Потому что танец – моя жизнь. Я не представляю себя настолько наполненной и цельной в чем-то другом, только в танце. Танец добавляет в мою жизнь новые ощущения, спрятанные глубоко внутри, дает возможность стать кем-то иным, свободным.

      Танец – это моя душевная музыка, а каждое движение – его нота. Любой танец звучит по-разному, с присущей только ему громкостью, ритмичностью, тональностью и ладом. Танец – мой наркотик, и подсела я на него давно, еще в детстве.

      – Нравится жопой крутить, да, киска? – дергаюсь, когда мою талию обхватывают руки Матвея. – Свободен, – нахально кивает Борису и прижимает меня к себе теснее.

      – Ты чего, Мот? – отшатывается Боря и непонимающе смотрит на парня.

      – Мне просто не нравится, как танцует моя женщина.

      – Если тебе не нравится, как танцует твоя женщина, возможно, эта женщина не твоя? – продолжает Боря, а у меня опускается челюсть, как у скелета из кабинета биологии.

      – Боря, нах** пошел, умник недоделанный, – зло цедит Свирский.

      Ошарашенно смотрю на Матвея. Здесь, в полумраке задымленного клуба, я отчетливо различаю расширенные зрачки, расфокусированный взгляд и то самое выражение лица, которого боюсь: агрессивное, животное, необузданное.

      –Заканчивал бы ты, друг, с этим. Совсем на голову отбитым становишься. Юль?

      – Че ты сказал? Боря, свалил бы ты, нахрен, скорее, а то некому будет завтра бабушек Аллилуей в церкви развлекать, – Матвей дергается в сторону друга, точно озлобленный бык на корриде.

      Бросаюсь вперед и встаю между парнями. Я не хочу, чтобы мой друг пострадал из-за меня, сегодня я и так лишила их заработка.

      – Боря, всё нормально. Мы разберемся, – умоляюще смотрю на друга.

      Иди же, ну.

      У Бори раздуваются крылья носа, сжаты кулаки, и весь он предельно собран, чтобы дать отпор. Но силы-то не равны.

      Свирский – здоровый бычара, а Боренька – худой циркуль с меня ростом.

      – Лучше беги, Боря, – провоцирует его Мот, нахально складывая руки на груди, – защитник хренов.

      Прикрываю на секунду глаза. Вот же придурок!

      – Борь, – прошу друга.

      Переводит взгляд с меня на Матвея и обратно.

      Жду.

      «Уходи, уходи, уходи», – мысленно посылаю