Исповедь женщины. В. И. Немирович-Данченко

ко мне этот «будущий Девойд» (все они ведь будущие!), очевидно, заметив меня с Кропотовой.

      – За какой знакомой? – не понял я.

      – Ну за этово самово дама? Она моя знакомова. Она сиби живет, знаете, ув один меблированнаго квартир, где и мы, русскаво артисты, живом.

      – Где же это? – заинтересовался я.

      – Где? Сейчас тут, Via Solferino, двадцать пять.

      – Кто же там еще из русских?

      – Этот булван Соков.

      – Я знаком с Соковым; чем же он болван, он, напротив, очень талантливый и хороший человек.

      – Пождравляю вас… Какова у него голос?

      – Тенор, насколько я знаю.

      – Тенор? А где у него «ля», – и он выставил кривую ногу вперед и, отбросив корпус назад, протянул перед собой корявую лапу. – «Соль-ля-си»… Вот «ля» настоящего. Надо чтоб жвук с нижний бруха сшел… Знаете, с кишков.

      – Ну я ваших тонкостей не понимаю. Так эта дама, с которой я говорил только что, живет в Via Solferino?

      – Госпожа Снегурева…

      – Как ее зовут? – изумился я.

      – Снегурева!..

      Я окончательно потерял всякую способность понимать.

      – Вы не врете?

      – Зачиво мне врать, вы мне за это денег не дадите.

      Я только развел руками. То Кропотова, то Снегурева!

      Теперь, разумеется, я уж не мог ей послать книг. Это значило бы нарушить ее инкогнито, навязываться с непрошенными и далеко нескромными услугами. А между тем она интересовала меня очень. Ее печальные и кроткие в тоже время глаза неотступно смотрели на меня. И голос, грустный, надтреснутый, точно, говоря, она боялась расплакаться, слышался мне часто, когда я оставался один.

      Через несколько дней после того, – каюсь, – я все-таки отправился на Via Solferino к своему приятелю Сокову.

      Еще подымаясь по лестнице вверх, я понял, что это был «музыкальный» дом. Изо всех квартир слышались здесь сольфеджио, гаммы, экзерсисы всех сортов и школ. Там гудел бас «проклятие» из «Жидовки» Галеви; тут визгливое сопрано надсаживалось над вокализами Конконе; выше баритон осиливал хроматическую гамму, точно дрова вез в гору; тенорок какой-то «Salve divina casta е pura» выл так, что спой он действительно нечто подобное перед домом Маргариты, «прекрасная мадамиджелла» швырнула бы в него совсем не поэтически кочергою с балкона. Кошачий концерт совсем! Наши соотечественники помещались в четвертом этаже. Двери мне отворил бравый малый с выпученными глазами и таким ошалелым выражением лица, точно он сию минуту получил от кого-нибудь оскорбление действием. Я вообще заметил, что именно вид в одно и тоже время обиженный, раздраженный недоумевающий имеют «артисты» этого разряда.

      – Signor Sokoff?

      – Первая дверь налево. Эй! Signor Sokoff! – заорал он на весь коридор.

      Мой приятель выскочил на зов.

      – Вот не ожидал! Отлично, что зашли. Прекрасное дело.

      – Я вам не помешал работать?

      – Нет, я уже закончил.

      – А к профессору когда?

      – Я окончил с профессором. Бросил совсем это… Ну их к черту! Знаете, этаких шарлатанов, как здешние «маэстро», поискать! Никуда