Исповедь женщины. В. И. Немирович-Данченко

в изящную форму, заставляли думать, что на сей раз судьба меня натолкнула на далеко недюжинную личность. Я любовался ее движениями и приемами. Свое, более чем скромное, черное платье она носила с таким достоинством, сама печаль этих черных южных глаз так шла к ней! Рядом с этим – то и дело вскользь мысль о смерти… Точно тоскливая тема, проникавшая всю музыкальную пьесу.

      Устала жить, или жизнь разбита?

      Когда же было устать? Еще и тридцати лет нет?

      Я оставался довольно долго в Монце; ходя по ее улицам и любуясь на остатки далекого прошлого, как вдруг на одном повороте столкнулся с Кропотовой.

      – Неожиданность! И очень приятная! – проговорил я.

      – Не думаю, – улыбнулась она.

      – Почему?

      – Я скучная. Да и оторвалась как-то от всего. Главное – от всего русского.

      – Вы говорите, что давно не слышали русского слова. Но вы ведь читаете русские книги?

      – Нет. Первое время я покупала лейпцигские издания, просмотрела все, теперь и этого не достать.

      – Но зато переписываетесь с родными? – как будто без всякого намерения уронил я.

      Она вздрогнула, повела на меня взглядом пристальным и в тоже время тревожным. Я понял, что дотронулся до больного места.

      – Родных у меня нет, я совсем одна. Никого позади и никого рядом. Пустота кругом такая.

      – Отчего же вы не вернетесь домой? Впрочем, виноват, может быть вы…

      – Эмигрантка? О нет! – прервала она меня. – Так закисла, по русскому обычаю. Жаль оставить Италию, приросла к ней сердцем, – шутила она. – Вот вам новый литературный тип, разгадайте-ка, чего дурит барыня?

      – И разгадывать не стану, сама скажет, если захочет.

      – А вы значит привыкли, – как это в Петербурге и Москве делается. Чуть скучающая дама увидит писателя, сейчас же первым делом глаза закатит, а потом: «Ах, если б вы знали… Моя жизнь – это такой роман!» Случалось вам, верно, не раз слышать это.

      – Бывало, – засмеялся я. – И все-то романы в том и заключаются ведь, что скучающая супруга наградит своего толстого мужа рогами и считает себя необыкновенной особой.

      – А еще чаще, что и рога она наставила только в воображении. Вы думаете нет таких? А потом рассказывает. Я слышала, что разговаривать о грехах даже приятнее, чем делать их.

      «Нет, не это!» – откинул я уже было слагавшуюся у меня идею «разбитой жизни».

      – Настоящие романы, – романы действительности не такие. Они насмерть бьют. А если и уцелеешь, так останешься искалеченным! Да как еще! Как надорванный: каждое дыхание с болью да с натугой.

      Я не показал вида, что придаю какое-нибудь значение ее словам, хотя красные пятна на ее щеках разгорелись, а вокруг рта легла глубокая синяя полоса. Она закашлялась и поднесла к губам платок, на котором осталась кровь. И кашляла она трудно: на шее жилы точно синие шнурки проступили, грудь колыхалась вся.

      – Вы верите в безвыходные положения? – спросила она.

      – Нет. По чистой совести скажу вам, таких положений не знаю. Нам сегодня они кажутся безвыходными,