Беспутная жизнь Гавриила Карпова. Валентина Горлова

в последний момент, и дай бог, он успеет принять решение остаться тогда, когда еще не слишком поздно. Хоть пиши оды раю и ангелам, думай о прекрасном загробном мире с его романной пыльной эстетикой, воображай Христа, распахнувшего объятия тебе навстречу, обещающего избавить от любой боли, а уход из жизни пугает до чертиков.

      – Он умер во сне, – мать затряслась, закрыв рот рукой.

      Я испытал облегчение. Ему не было страшно. Он засыпал с мыслью о новом дне или о старых годах своей молодости, не предчувствуя дорогу в вечность. Ему, наверное, снилась Грета, а потом она просто увела его во мрак, и он перестал дышать.

      – Я завесила все зеркала у него в квартире, – мать была верующая. Она боялась, что душа деда заблудится в амальгаме старых зеркал в потрескавшихся позолоченных рамах.

      – Когда похороны?

      – Послезавтра кремация.

      – Все же будем кремировать?

      – Как он завещал, – мама была бы не прочь похоронить его в земле, поставить крест и приходить оплакивать его при любой возможности, нести цветы и говорить с могилой. Были в ней не только христианские, но и какие– то романтично– упаднические ноты: она любила побродить по кладбищам, то к Есенину зайдет, положит две красные розы, то к Маяковскому прискачет в расстроенных чувствах, водрузив на голову черный берет, погрустить и подумать, постоять у темно– красного обелиска. Эту страсть побродить среди мертвых я унаследовал от нее.

      – Где он сейчас?

      – Владислав Петрович забрал в… морг, – последнее слово она произнесла с трудом. Да, в нашей семье оно звучало впервые, связанное с реальностью, а не как абстрактное книжное понятие.

      Глава 5

      Я праздно шатался по Москве, чтобы отвлечься. В голове звенела безобразная серая пустота. Я впервые в жизни потерял человека, любившего меня. Это было началом конца: детство позади, настает время мучительных, бесконечных расставаний. Дедушка казался мне бессмертным, да и жил он всегда так, словно у него в запасе еще много жизней, а потом резко сдал. Эта внезапная перемена, конечно, коробила меня, но я никогда по– настоящему не думал, что он может уйти без прощаний и сантиментов, как бывает в кино. Меня разбудили и окунули с головой в прорубь неприятной правды, а мне, человеку незакаленному ни морально, ни физически, а мне отчаянно хотелось пребывать в сладком неведении. Хотелось, чтобы снова настало вчера или предыдущая пятница, глупая, бессмысленная, но тогда дедушка был жив, а я имел право на счастье. Сейчас даже случайная маленькая радость была предосудительна.

      Я наматывал бесчисленные круги в метро, люди толкали меня плечами и теснили вглубь вагона, но мне было решительно плевать на эту жалкую толкучку. Когда я решил– таки снова узреть свет божий и выполз на Лубянке, у меня в телефоне было шесть пропущенных. Я бы с радостью пропустил еще с десяток, но настойчивый товарищ позвонил мне за пять минут раза три. Телефон неприятно вибрировал в кармане, действовал на нервы, и я решил, что