Ученица чародея. Галина Манукян

так же ломило в висках, тянул локоть, но жжения в кисти не было. Ошарашенная кухарка вертела исцелённой рукой перед своими глазами и быстро крестилась другой, бормоча что-то под нос.

      – И как теперь, Абели? – спросил лекарь.

      – Лучше. Прошло.

      – Умница, – улыбнулся в усы мсьё Годфруа. – Кажется, мы кое-что нащупали. Хочешь попробовать с Женевьевой?

      Перед моими глазами и так плыло, но я не успела сообразить, что ответить, как служанка строго сказала:

      – Не стоит, мсьё. Смотрите, барышня вона в обморок падать собрались.

      И, правда, всё балансировало вокруг, будто меня усадили на качели. Во рту стало сухо. Я встряхнула головой и зажмурилась, чтобы не видеть жёлто-зелёные пятна, круги и звёздочки перед глазами.

      Лекарь подхватил меня на руки и перенёс на лавку.

      – Женевьева, срочно иглы сюда. Софи, завари в кипятке базилик, вербену и корень граната.

      Все засуетились, лекарь принялся растирать мне виски, а я в пелене тумана видела его красноватый нос и пушистые усы, мне казалось, что они висят в воздухе совершенно отдельно.

      – Не отключайся, Абели, – сказал мсьё Годфруа. – Рассказывай что-нибудь.

      – У вас усы оторвались, – промямлила я.

      – Вот это новость. Говори дальше.

      – И руки холодные, как у покойника.

      – Да-да, кровообращение ни к чёрту. Сейчас иголка тебе поможет, девочка. Скажи ещё что-нибудь. Давай-ка.

      Полупьяная, я облизала губы. Ничего в голову не шло, кроме брошенного мне оскорбления.

      – А кто тот человек, который обозвал меня… и вас? Который в шляпе с перьями…

      – Ах, он, – усы и нос снова заплясали в тумане. – Увы, Абели, тот резвый негодяй, готовый при случае разодрать мне глотку, – мой сын. Этьен.

      Иголка вонзилась мне в лоб над переносицей, я отключилась.

      Глава 5

      Я распахнула глаза и тут же зажмурилась от ярких лучей солнца. Как, уже утро? Я приоткрыла ресницы снова. Солнце сияло на розовеющем небе во всей своей торжественной простоте. Птицы весело щебетали. Прямо над моей головой болтался на седой нити паучок. Улетит, если дунуть? А где я? И тут до меня дошло, что я утопаю в перине в той самой комнате на мансарде. В одной рубашке.

      Ничегошеньки не помню… А как я очутилась в кровати? Кто меня раздел? Боже, надеюсь, не мсьё Годфруа! В голове возникли танцующие в воздухе усы. У меня перехватило дух, и я вскочила.

      Вещи мои были аккуратно сложены на стуле, туфли стояли рядом. В стекле приотворённого окна отразилась моя всклокоченная голова и сосредоточенное до глупости лицо.

      Ну вот, а кто-то собирался дверь запереть и сундук подвинуть. Ха! Паучку и тому смешно!

      Я опустила ступни на деревянный пол и с опаской приподняла рубашку до самых бёдер. Всмотрелась в собственные голые ноги. Нет, по ним никак нельзя было понять, случилось ли со мной то самое, пока я была в беспамятстве, или нет. Ноги как ноги. Я вздохнула. Надо было у Моник расспросить, что чувствует девушка, когда она уже… не девушка. Воображение услужливо подсунуло