Ученица чародея. Галина Манукян

Абели, нам с тобой понятно, что ты перетягиваешь на себя только ощущения.

      – Не совсем.

      – Ну-ка.

      – Когда я дотронулась до раны Софи, это было, знаете, как если б через пальцы в меня влили горячий, густой перчёный суп. И я видела шар, он светился красным и чёрным. Я поняла, что в момент ожога Софи на кого-то разозлилась, а потом на себя за это тоже разозлилась, почувствовала виноватой.

      – А на кого и почему разозлилась?

      – Не знаю. Этого мне не дано.

      – Занятная метафизика. Давай-ка проверим твой пульс и доши.

      Лекарь снова принялся играть на моем запястье, как на дудочке, и слушать что-то, понятное только ему.

      – Скажи, Абели, сильно ли ты испугалась вчера исцеления Софи?

      – Было необычно. Больно. Жутковато. Но в целом, наверное, я смогу повторить. Софи говорит, это дар, а не недуг.

      – И это так. Но если только ты научишься целить тех, кого сама решишь исцелять, и закрываться от всех остальных.

      – Я готова. Как это сделать?

      – О-ля-ля, какая прыткая мадемуазель! – хмыкнул лекарь. – Поблагодари, что есть акупунктура – китайские иглы и целая наука о воздействии на человеческий организм.

      Я покраснела.

      – Благодарю, мсьё.

      – Итак, вино, сидр и прочее будешь пить только, если захочешь открыться, или если я велю. Будем экспериментировать. Судя по тому, что я прочитал, с мужчинами тебе придётся вести себя осторожно. Увы, любовные утехи могут лишить тебя дара и попросту убить, в лучшем случае – свести с ума. В древности такое случалось. Что выпадет именно тебе, мы не знаем.

      Лекарь ткнул пальцем в старинную книгу.

      – Вы имеете в виду, что мне не дано выйти замуж? – пробормотала я в ужасе, не готовая распрощаться с мечтой о домике с развесистой грушей у крыльца, пятерых детках, о добром муже, большом, как медведь, который будет любить меня и приносить с охоты зайцев, курить трубку и шутить за ужином… Из-за этого я сойду с ума? Умру?.. Невозможно.

      – Какой замуж? – буркнул мсьё Годфруа. – Тебе выбирать надо: жить или умирать. Замуж! Один замуж на уме.

      – Простите, мсьё, – выдавила я из себя.

      А перед глазами багряный ветер сносил черепичную крышу с домика моей мечты, бурые комья грязи вперемешку с травой и колючками от высохшего кустарника понеслись по милым, столь привычным моему воображению комнатам, буря со свистом и рыком ломала ветки груши, жгла молнией ствол, чернила копотью стены. И осталось пепелище. Брошенный обгоревший камин посреди поля с торчащей сиротливо трубой. И я рядом. Чумазая. Жалкая. Но живая.

      – Абели… – послышалось откуда-то издалека.

      – Абели! Я кому говорю! – рявкнул мсьё Годфруа, и я увидела его пушистые усы, сурово вздымающиеся над бледными губами, жёлтые зубы и покрытый серым налётом язык.

      – Да, мсьё.

      – Прекрати устраивать драму. В монастыре ведь жила, и так проживёшь.

      Он протянул мне исписанные корявым почерком, местами рваные, с сальными пятнами листы.

      – Перепиши это начисто, и разложи по алфавиту.

      – Хорошо, мсьё.

      – Можешь