Ученица чародея. Галина Манукян

возрастов и рангов. С потолка, подпёртого массивными балками, свисал железный фонарь с ажурной ковкой. Такие же, но поменьше, красовались возле входной двери и над стойкой. За ней взъерошенный, плохо выбритый чернявый толстяк раздавал указания грудастой, розовощекой девице. Наверняка это хозяин – мсьё Живаз.

      За парой столов вино текло рекой, доносились грубые шуточки и хохот. Увы, мне придётся пройти мимо всех этих пьяных мужланов. Но поручение есть поручение. Я набрала в грудь воздуха и, представляя себя важной дамой, гордо направилась вперёд. Выкрики «Эй, красавица! Я влюблён! Посмотрите, какой розан!» я пропустила мимо ушей и даже не повела бровью.

      Теперь вы, любезные судари, толстые и тощие, красавцы и уроды, толстосумы и нищие вояки, для меня как деревья в графском парке. Есть, и ладно. Раз мне замуж нельзя, то и с вас проку никакого. Восхищайтесь, господа, восхищайтесь.

      – Мсьё Живаз, – премило улыбнулась я.

      Толстяк в расстёгнутой до середины груди рубахе с засаленными манжетами обернулся и расцвёл.

      – Что угодно, мадемуазель?

      «Да когда уже у вас всё масло в глазах переведётся?!» – в сердцах подумала я, и мои сомнения вмиг как рукой сняло.

      – Лекарство от мсьё Годфруа, – продолжила я улыбаться и протянула склянку с яичной скорлупой. – Принимайте с осторожностью.

      Толстяк тотчас вспомнил, что болен, осунулся лицом и глубокомысленно закивал.

      – Премного благодарен, мадемуазель. Мсьё Годфруа давно обещал, и никак. Но я понимаю… понимаю. Где ж его взять, если оно… – изрёк мсьё Живаз, запнулся на полуслове и таинственно задрал палец.

      В мою ладонь опустился увесистый кошель.

      – О, мадемуазель уже наложила свои жадные лапки на чужие деньги! – послышался за спиной знакомый голос.

      Переполненная возмущением, я обернулась и увидела Этьена. Нетвёрдой походкой он подошёл к стойке и облокотился, одарив меня презрительной ухмылкой.

      – Это деньги мсьё Годфруа. И вы не имеете права так со мной разговаривать! – сказала я, чувствуя нарастающую злость при виде нетрезвых глаз наглеца и красивых губ, растянутых в фальшивой усмешке.

      – Конечно, они принадлежат этому мошеннику Годфруа, моему папаше. И уж никак не вам.

      С этими словами Этьен выхватил кожаный мешочек из моих рук и бросил на стойку:

      – Эй, дружище Живаз! Я там задолжал тебе что-то. Можешь списать долг.

      Хотельер недоумённо смотрел на нас и, видимо, боролся сам с собой.

      Во мне всё вскипело от ярости – в желудке стало горячо, будто туда насыпали фунт перца, и я выпалила:

      – Нет уж, мсьё, обойдётесь. Деньги предназначались не вам. И не вам решать, что с ними сделать. Я отнесу их мсьё Годфруа.

      Я схватила кошель, но рука Этьена в перчатке накрыла мою кисть, будто лапа коршуна. Он сузил глаза.

      – Не тебе, маленькая шлюха, мне указывать.

      Я не ответила, с ненавистью глядя в эти карие глаза с длинными, как у девицы, загибающимися