Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки. Илья Ильф

головы в кукольной мастерской и писал письма за деньги.

      Но для мебельщиков мир был полон духоты. Догадка немедленно стала уверенностью.

      Поля почернели, тучи сорвались с неба и загудели. Внизу шел громкий разговор обо мне.

      Через полчаса к делу припутались факты.

      Я услышал, что расстрелял тысячу человек. Я был беспощаден.

      Ореховые лакированные буфеты разлетались в щенки от выстрелов моего револьвера.

      – Он погубил не одну девушку!

      Я рвал на них платья синего шелка, который теперь нигде нельзя достать. Шелк был расшит желтыми пчелами с черными кольцами на животах.

      На поезд напала гроза. Само убийство гналось за нами. Молнии разрывались от злобы и с угла горизонта пакетами выдавали гром.

      Внизу мне приписывали поджог двухэтажного дома.

      У меня была только одна оранжевая копейка. Час захвата власти настал. Я сел и спустил ноги:

      – Евреи.

      Я ликовал и говорил хриплым голосом:

      – Евреи, кажется, пойдет дождь.

      Небо треснуло по всем швам. Всему настал конец.

      Свои слова я сказал на жаргоне.

4

      Дни мебельщиков почернели, и жизнь стала им, как соль и перец.

      На меня было столько наклепано, что никакое извинение не могло быть достаточно. Мебельщики были в моих голодных лапах.

      Началось счастье.

      Я съел курицу, а потом все остальное, вплоть до кислых яблок.

      – Кушайте, – сказал один из мебельщиков, – вам станет прохладно и кисло.

      Это была бессильная ирония побежденного.

      Впрочем, я немедленно его наказал.

      – Мне скучно, – сказал я. – Расскажите что‐нибудь веселое. О сотворении мира и вообще всю Библию.

      Бедный старик начал, и я узнал, в какой день на небе затряслась первая звезда и в какой была сотворена рыба-скумбрия.

      В Крутах я пил вино, а Сарра сидела под зеленым деревом, и старик сообщал мне краткое содержание разговора, который она вела с тремя молодыми ангелами.

      Я ел, как свинья, а старик все время рассказывал для моего развлечения.

      Над ямой стояли львы и смотрели на Даниила зелеными глазами. Даниил валялся с засыпанным землей ртом и жаловался.

      Львы слушали и молча уходили. На их место приходили другие и лупили зеленые буркалы.

      В окне на мгновенье задерживалось зеленое цветенье семафоров и молча уносилось назад.

      Колеса били по стыкам, и пока поезд шел на юг, пока паровоз кидал белый дым и проводники размахивали желтыми квадратными фонарями, там, куда я ехал, еще ничего не знали.

      Там еще не знали, что писем, падающих в большой чугунный ящик у почтамта, оказалось мало, что телеграммы показались мне недостаточно быстрыми.

      Там еще ничего не знали, а я уже скатывался к югу, огонь в семафоре сделался огромным-огромным, и влетевшие в него вагоны запылали.

      Зеленый, горящий одеколон навалился на меня сразу, и, задыхаясь, я прорвался сквозь сон.

      В вагоне никого не было.

      Я приехал.

5

      Я увидел серые и голубые глаза и карамельную юбку.

      Мы