Голь перекатная. Картинки с натуры. Николай Лейкин

по одному. Дают квартирной хозяйке, жилице зачем же дрова? Ее обязана хозяйка отоплять.

      – Знаю я, ваше благородие, я тертый калач. Прошения я каждый год во все места подаю. Но отчего не попробовать? Может быть, и не заметят? В прошлом году мы по двум прошениям получили: и я, и сестра.

      – Странно. Как же это так проглядели?

      – А вот проглядели. Может статься, и нынче проглядят, так отчего лишний пятиалтынный в прошение не просолить. Надо только написать умеючи. Сейчас я тебе одну штучку скажу, ваше благородие.

      – В угловом доме живешь? – перебил женщину Колотов.

      – Да.

      – А в угловом, так знаю я твою штучку. Одна подаст прошение с одной улицы, а другая с другой, и номера дома разные, а квартира под одним номером.

      – Отчего ты знаешь? – удивилась женщина.

      – Да как же специалисту-то по прошениям не знать, если уж ты знаешь! Не надо только одновременно подавать прошения.

      – Удивительно, как он это все знает! – воскликнула женщина и прибавила: – Так вот, милостивец, два прошеньица в долг, а платок у тебя останется. Бедность-то только очень уж одолела.

      – Ну ладно. Прошения будут готовы завтра утром. Скажи только, от кого писать, адрес, и больше ничего не надо. Завтра приходи и получишь прошения.

      Колотов записал, что нужно, спросил, сколько детей у явившейся к нему женщины и сколько у ее сестры.

      – Вдовы-то вы настоящие? – спросил он, провожая женщину.

      – Настоящие, настоящие, венчанные. А моего покойника кто не знает? Вся улица знает. Пьяница был известный, не тем будь помянут, царство ему небесное. От вина и сгорел.

      Когда Колотов выпроводил вторую клиентку, перед ним стояла маленькая древняя старуха со сморщенным лицом, выглядывавшим из платка и груды разных шерстяных тряпок, клочьев ваты и поеденного молью меха.

      – Чего тебе, бабушка? – спросил он.

      – Степанида Захарова, николаевская солдатка, – отвечала старуха, не расслышав вопроса.

      – Понимаю, понимаю. И тридцать шесть рублей пенсии в год получаешь. Знаю я, знаю. Немного уж вашей сестры николаевской солдатки осталось. Так что тебе надо-то? В попечительство о передпраздничном пособии прошение написать?

      Старуха шамкала губами. Она опять недослышала, о чем ее спрашивают, полезла в карман, вынула оттуда два медных пятака и проговорила:

      – Уступи за десять копеек для старушки.

      – Пятиалтынный, бабка. Дешевле несходно писать, – отвечал Колотов и закричал над самой ее головой: – Да о чем тебе прошение-то писать?

      – О дровах, о дровах, о дармовых дровах, – отвечала старуха, услыхав, наконец, вопрос.

      – Тоже о дровах. Да какие же тебе дрова, бабка, коли ты в углу живешь! Ведь в углу живешь?

      – В углу, в углу… Два с полтиной за угол плачу.

      – Ну вот видишь. Так зачем же тебе дрова-то, коли ты не квартирная хозяйка? Тебе не дадут. Не дадут тебе! – закричал Колотов.

      – Отчего не дадут, коли всем дают. Что я за обсевок в поле.

      – Тебя обязана отапливать квартирная