Голь перекатная. Картинки с натуры. Николай Лейкин

Ты фунт ситного стащила, не заплатив денег, когда у нас много было покупателей.

      – Нет, дяденька, это не я. Это Сонька Картузова из восьмого номера. Она даже потом похвалялась.

      – Клади, клади. Сахар – девять, кофе – девятнадцать, цикорий… Клади двадцать четыре копейки, – говорит лавочник, позвякав на счетах. – Народ тоже! От земли не видать, а какие шустрые.

      Девочка выкладывает на прилавок медные деньги.

      – Кузьма Тимофеич, отпусти мне хоть для самого-то махорки, – упрашивает лавочника женщина с подбитым глазом.

      – Сегодня на деньги, завтра в долг. И трески самому, и махорки самому. Да что он у тебя за неимущий такой? Ах ты, содержанка-горе!

      – Без места он. Все ищет. Ходил складывать дрова – говорит: «Трудно, да и мало платят». Не может он на черную-то работу.

      – Все господа аристократы.

      – Да уж, само собой, каждый ищет себе полегче. «Я бы, – говорит, – куда-нибудь в швейцары или в сторожа двери отворять».

      – И на чай получать? Так. Уходи, уходи, коли денег нет. Почтенная! Вы что там по кадкам шарите? Это неучтиво. Иди сюда! Что тебе? – кричит лавочник женщине в красном платке.

      – Где же шарю-то? И не думала, – отвечает она, подходя к прилавку.

      – Сейчас груздь съела. Будто я не видал! Чего тебе?

      – Вот бутылка. Фунт подсолнечного масла, два соленых огурца и трески на пятачок.

      – Я за груздь, как хочешь, копейку считать буду.

      – Ну вот… Со своей-то покупательницы!

      – Отвесить фунт масла подсолнечного! – кричит лавочник мальчишкам.

      Дверь хлопает, и покупателей прибавляется.

      II

      В мелочной лавочке появляется здоровый белокурый детина с бородкой, в бараньей шапке, валенках и нанковом пальто, опоясанном ремнем. Он полупьян, ищет чего-то глазами и, наконец, спрашивает, неизвестно к кому обращаясь:

      – Марья здесь?

      Какая-то баба в сером платке, грызущая, как белка, подсолнухи, оборачивается и говорит:

      – А какую тебе надо? Здесь Марьев-то этих самых хоть отбавляй.

      – Марью Потаповну. Да вон она… Ты чего тут зря топчешься, беспутная? Иди домой!.. – говорит детина, увидав женщину с подбитым глазом, стоявшую около прилавка.

      Та тотчас же оробела.

      – Да ведь тебе же на обед студню покупаю. Вот ситного взяла, – отвечала она, подходя к нему.

      – Обязана дома быть. На квартиру тебе повестка пришла, что по прошению твоему на бедность вышли тебе дрова. Возьми вот повестку и иди получать билет на дрова, а затем с билетом марш на дровяной двор! – командует детина. – Ищу, ищу бабу по двору у соседей, думаю, что в трактир за кипятком ушла, – я в трактир. А она, изволите видеть, в лавочке бобы разводит! – прибавляет он.

      – Да ведь надо же поесть чего-нибудь купить. Чего раскричался-то!

      – Ну-ну-ну… Не разговаривай! Живо!.. Селедку мне купила?

      – А на какие шиши, спрашивается? Ведь в долг больше не дают. Вот отдам я дрова лавочнику за долг, тогда можно и селедками баловаться. Кузьма Тимофеич! Дрова-то уж мне обозначились, – обратилась